В издательстве царили Содом и Гоморра: началась дележка зарплаты, редакторы рвали друг у друга рукописи. За опоздания наказывали рублем. Сотрудники смотрели друг на друга подозрительно, подглядывали, подслушивали, доносили. Прекратились пьянки в открытую, стали прятаться, но все равно пили. Авторы перестраивались, тащили в редакцию обличительные стихи и прозу. Советская власть сворачивала знамена, стали незаметно исчезать лозунги: Партия – ум, честь и совесть советского народа. Горбачев оккупировал телевидение, заговаривал зубы народу, суля манну небесную опять же в светлом будущем.
Временные трудности продолжались. В магазинах становилось шаром покати. Доходило до абсурда: за разливной майонез на маргариновом заводе нужно было сдавать майонезные баночки. Сахар выдавали по талонам. Пенсионеров отоваривали раз в месяц в спецмагазинах: 2 кг мяса, 1 кг сахара, 1 кг муки, крупы, 200 г сл.масла и бутылка водки. Непьющие прямо в очереди меняли водку на продукты. Море самопальной водки косило людей, как стихийное бедствие. Но все равно пили. Снова заработали самогонные аппараты, сахар становился на вес золота.
Страна терпимости СССР катилась в бездну. Правда, бездна через пять лет оказалась Беловежской пущей, где ставший после Горбачева, сделавшего свое черное дело, президентом пьяница Борис Ельцын окончательно сдал великую державу СССР на растерзание врагам, разрушив Союз нерушимый республик свободных.
По традиции 5 марта опять было чтение стихов у памятника Абаю. Она поехала к Линке, та, несмотря на ранее время, около 11 часов утра, уже пила вино. Ксения тоже выпила стакан вина и двинулась к памятнику Абая, Линка не пошла. Ее не смогли проигнорировать, поскольку она уже была при должности в издательстве, и включили в список казахстанских поэтесс, после членш СП Казахстана. Поэтессы выступали по ранжиру: Томская, Чернавина и т.д. Кабирова была предпоследней. Храбрость от выпитого стакана вина проходила, взамен наступала злость и отчаянная бесшабашность: «А видала я вас всех в гробу в белых тапочках!» К тому времени она уже начала уставать от ежедневного непризнания, а также частной неприязни и неприятия окружавшими ее посредственностями. Ей дали микрофон и на пике владевших ей чувств она сказала: Два стихотворения памяти Марины Цветаевой.
…Марину Цветаеву тогда еще в Казахстане не жаловали, хотя издали небольшой томик – на гребне перестройки. Поэтессы ехидно ухмылялись и перешептывались, прихлебалки хихикали.