Страницы Миллбурнского клуба, 2

Я должен был лететь в Семипалатинск-22 и провести испытание моего прибора для измерения ударного импульса в ближней зоне атомного взрыва. Для этого нужна была специальная среднемашевская форма допуска, и необходимые для этого бумаги были отправлены в министерство. К моему огромному огорчению, пришел отказ. Старшие товарищи объяснили – холост, беспартийный. Про национальность (куда ж без нее, а точнее, с ней) умолчали.

Полетел мой товарищ по аспирантуре, на семь лет старше меня, уже успевший поработать в «ящике», партийный, женатый, двое детей, русский. Всё в лузу! Короче, расстроился я ужасно. Так хотелось увидеть все собственными глазами.

А дальше был взрыв внутри скальной породы, и в каком-то месте порода оказалась слабой. Радиоактивная волна вырвалась наружу. Как бешеные, замигали дозиметры. Людей, обслуживающих аппаратуру на полигоне, срочно погрузили в машины и с большой скоростью начали удирать от волны.

Моего товарища после возвращения из командировки сразу положили в спецбольницу при одном из новосибирских «ящиков». Ему несколько раз полностью переливали кровь. Удар по его здоровью, слава Богу, был не смертельным, но очень серьезным.

Как мне после всего этого не благодарить особистов из Министерства среднего машиностроения?

Убийца

С нами в ботанической экспедиции было несколько девушек, студенток из Томского университета. Для них это была летняя практика.

Мы расположились на живописном – нет, никакая живопись не в состоянии отразить эту красоту – альпийском лугу в горах Алтая. Одна из девушек бродила среди изумительного многоцветья, нарвала букет цветов и поставила его в банку с водой в своей палатке. Это заметила начальница нашей экспедиции. Как она на нее кричала: «Ты убийца! Ты никогда не будешь ботаником!»

Через много лет я напишу строчки:

Цветок благоухал недаром,

Но расцветал он не для вас,

Не для могильных ваших ваз –

Для пчел, летящих за нектаром.

Математика

Так по жизни получилось, что вблизи от меня в разное время оказались два великих математика – Сергей Львович Соболев и Израиль Моисеевич Гельфанд. Первый – в Академгородке под Новосибирском, в то время, когда я был честолюбивым юношей, жаждущим славы. Второй – в маленьком городке Хайлэнд Парк, в штате Нью-Джерси, где Гельфанд жил свои последние годы, а я, уже далеко не юноша и с давно поутихшими амбициями, поселился в эмиграции. Ни с тем, ни с другим я лично не общался, но хорошо знал людей, которым общаться с ними посчастливилось.

Однажды хорошо знающий меня человек в разговоре с Сергеем Львовичем рассказал обо мне, молодом и способном, пытающемся решать задачи, которые не по зубам многим поколениям математиков. Тогда я мучился доказательством Великой теоремы Ферма.

– Вот и зря, – ответил великий математик, – пусть бы лучше решал задачи, которые могут быть решены. Их огромное множество, и пользы от этого будет гораздо больше.

А с Гельфандом общался мой американский приятель. Он и рассказал мне об одном разговоре с Израилем Моисеевичем. Гельфанд был не только великий математик, но и выдающийся профессор. На вопрос, как надо учить математике, он ответил:

– Обучение не сводится к тому, чтобы просто что-то втолковывать. Надо решать задачи. Не надо сразу пытаться все понять, нужно сформулировать какие-то задачи, достаточно интересные, и попробовать их решить. Так постепенно будете учиться правильно думать, находить выходы из каких-то ситуаций.

А разве не главное в жизни – научиться правильно думать?

Без еврея не обошлось

Смешная история случилась во время защиты моей докторской диссертации. В отзыве от Института математики СО АН был упомянут академик Виноградов, кажется, Иван Матвеевич, но не уверен. Он возглавлял Отделение математики АН СССР, был признанным специалистом в области теории чисел и очень не любил евреев. И вправду, разве можно смириться с тем, что среди выдающихся математиков они сплошняком. Помню, как я был удивлен, когда на защите кандидатской диссертации мой друг, аспирант Сергея Львовича Соболева, математика первой величины, получил два черных шара, хотя Сергей Львович назвал его работу незаурядной. Тогда академик Соболев не выдержал, вскочил с места и сказал, что он знает, почему эти черные шары, но он все равно будет гордиться тем, что его мама – еврейка.

Так вот Виноградов как-то обмолвился, что теория чисел никогда не будет иметь практических приложений. Профессор, зачитывавший отзыв, отступил от текста и пошутил, что академик Виноградов, должно быть, перевернулся в гробу, поскольку мы видим, что системы сравнений в остаточных классах явились удачной моделью, позволившей решить физическую задачу расшифровки интерферограмм. Большего он прилюдно сказать не мог, а лично мне после защиты добавил: «Бедный Виноградов! И тут опять без еврея не обошлось».

Думай сам