Страницы Миллбурнского клуба, 2

Восьмое апреля 1856 года. Бедный гостиничный номер в бельгийском городке Ostend на берегу Северного моря. Два больших саквояжа. О г а р е в  сидит за столом. Перед ним открытая бутылка вина и бокал. Рядом со столом еще пара пустых бутылок. Входит Н а т а л и  с сумкой в руках.

Н а т а л и.  Море неспокойно, но навигация открыта.

О г а р е в.  Завтра, Бог даст, пересечем пролив, доедем до Лондона и разыщем Герцена. (Выпивает.)

Н а т а л и  (вынимает из сумки игрушки). Я страстно хочу видеть его детей. Они теперь совсем другие. Ведь целых восемь лет прошло. И их бедная мать была жива. Прелестная Наташа... Этой ночью мне сон приснился: Наташа, как живая, предстала передо мной. Она шла под руку с Герценом, в черной бархатной мантилье, с белой шляпой на голове. Я вышла к ним навстречу. Герцен, такой веселый, вдруг подошел и поцеловал меня. Мне стало страшно. И я проснулась.

О г а р е в.  Почему же страшно?

Н а т а л и  (кокетливо). Потому что тогда, восемь лет назад, мне было девятнадцать лет и я была влюблена в Герцена до безумия. Но возле стояла Наташа. И она мне также дорога была. Мы встретились в Риме. Там шла демонстрация в защиту Ломбардии. Вдруг какой-то революционер вручил мне знамя. Я несла его, держа двумя руками, и очень гордилась собой. Демонстранты кричали итальянкам, глядевшим на нас с балконов: Vieni! Raggiungici! Присоединяйтесь! И указывали на меня.

О г а р е в  (улыбается). По твоим рассказам, в тот год ты полюбила меня «до безумия».

Н а т а л и.  Благодари за это Герцена.

О г а р е в.  Герцена?

Н а т а л и.  Он тебе целые дифирамбы пел. (Пародирует.) «Огарев – истинно великая личность. Поэт. Музыкант. Гуманист. У него надо учиться благородной широте и грации». (Смеется.) Я любила и тебя, и Герцена, и его жену – всех троих равно и глубоко и очень страдала от этого. Мой юный ум не мог постичь этой тройной любви. Потом я вернулась домой и сделала выбор. (Целует его.) Огарев, ты не боишься, что я опять влюблюсь в Герцена? И стану ближе к нему, чем ты.

О г а р е в.  Ближе меня к Герцену быть невозможно. (Шутит.) Или отправить тебя назад в Россию, от греха подальше? А?

Н а т а л и  (смеется). Отправь. Будешь сам его детей воспитывать. (Разглядывает игрушки.) Я Саше телескоп купила, а Тате и Оле платьица.

О г а р е в  (целует ее). Мне тебя не хватать будет. Да и денег на обратный путь нет. Все на игрушки потрачено.

Н а т а л и.  Скажи лучше – на вино. Посмотри вокруг! Как ты, никто не пьет.

О г а р е в.  Что мне прикажешь – на бельгийцев равняться? (Наливает себе остатки вина.) За тихое море! Аминь! (Выпивает.)

СЦЕНА ВТОРАЯ

Гостиная в доме Г е р ц е н а. Обеденный стол. Сервант. На стене портрет покойной жены Г е р ц е н а – Натальи Александровны. В глубине находится рабочий кабинет Г е р ц е н а – книжный шкаф и два письменных стола: один – Г е р ц е н а, другой, впоследствии, О г а р е в а. Выход в детские и прочие комнаты – слева. Вход в дом – справа.

 

На сцене  Г е р ц е н   и  О г а р е в . За сценой слышен детский смех.

 

Н а т а л и  (за сценой). Покажите мне свои комнаты.

Г е р ц е н.  Давай обнимемся еще раз.

Обнимаются.

Г е р ц е н.  Я долго ждал тебя, Ник. Еще не верю, что ты рядом.

О г а р е в.  Пять лет я к тебе рвался. Стена. Николай лично все прошения на выезд за границу визировал.

Г е р ц е н.  Тюремщик пересчитывал заключенных.

О г а р е в.  А как он помер – на радостях много народу поехало.

Г е р ц е н.  Я возлагаю большие надежды на сына. На нем нет крови отца. Я ему открытое письмо написал: «Императору Александру Второму. Ваше царствование начинается под счастливым созвездием. Дайте свободу русскому слову, наша речь стонет в цензурных колодках. Смойте с России позорное пятно крепостничества. Вот вам два моих пожелания. Прислушайтесь к ним. Вы слышите голос свободного русского».

Входит  Н а т а л и.  Обнимает  О г а р е в а.

Г е р ц е н.  Как мы смотримся вместе?

Н а т а л и.  Как два тома одной поэмы.

О г а р е в.  Сделаны из одной массы...

Г е р ц е н.  ... но в разной форме и с разной кристаллизацией.