Страницы Миллбурнского клуба, 2

Г е р ц е н.  Потом. Потом обсудим. Кстати, Ник, ты мне статью должен. Поторопись. Завтра выпуск в типографию сдавать, а ты тянешь.

Пауза.

О г а р е в.  Статья готова почти. Через два часа принесу. (Уходит.)

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

Гостиная. Входят Г е р ц е н   и   Н а т а л и .

 

Г е р ц е н.  Я решил взять еще двух слуг.

Н а т а л и.  Мне кажется, одной служанки будет достаточно.

Г е р ц е н.  Здесь это не в нравах. И времени у служанки не хватит.

Н а т а л и.  Я не справляюсь?

Г е р ц е н.  Я этого не сказал.

Н а т а л и  (раздраженно). Мне все равно. Дом твой. Можешь брать хоть трех слуг.

Г е р ц е н.  Зачем же этот тон? Мы говорим, чтоб сделать как всем лучше. А ты все принимаешь в обидную сторону. Что такое: «дом твой»? При нашем союзе нельзя так смотреть на вещи.

Н а т а л и.  Что за рабство? Каждый имеет свое мнение. Я слышала – Саша уезжает в Женеву.

Г е р ц е н.  Ему пора начать работать всерьез. В его годы мы с Огаревым посещали Московский университет. Я написал письмо известному натуралисту Карлу Фохту. Он Сашу ждет.

Н а т а л и.  Саша мог бы прекрасно учиться в Лондоне. Нет, ты отправляешь его в Швейцарию. Боишься, он догадается о наших отношениях?

Г е р ц е н.  Согласись, наш дом не совсем подходящее место для серьезных занятий.

Н а т а л и.  Я виновата! Г е р ц е н.  Натали, пожалуйста, не начинай все сначала. Что Саша видит дома? Вульгарную комедию домашних ссор.

Н а т а л и.  Ты знаешь их причину. (С видимым безразличием.) Кто сообщит Огареву «радостную весть»?

Г е р ц е н.  Лучше тебе.

Н а т а л и.  Боишься?

Г е р ц е н.  Не понимаю, к чему этот сарказм?

Н а т а л и.  Огарев уже третий день после обеда пропадает, а потом приходит домой выпивши. Я боюсь за него. Ты должен с ним поговорить. Я не могу ругать его как прежде. Не имею права.

Г е р ц е н.  Я постараюсь, хотя, сама понимаешь, мне это тоже не очень ловко.

В дом входит О г а р е в.  В руке бутылка.

О г а р е в  (заметно пьян). На Вестминстерском мосту пьяный босяк чуть в Темзу не прыгнул. Полицейский его схватил и держит. А тот брыкается. Народу собралось... целое представление. (Садится.)

Н а т а л и.  Огарев, посмотри в каком ты виде. Так нельзя.

О г а р е в  (с едва скрываемым упреком). Другим можно, а мне нельзя?

Г е р ц е н  смотрит на О г а р е в а, хочет что-то сказать, но не решается и уходит.

 

Н а т а л и.  Ага, ты стал раздражителен и сух со мной. Я знаю, тебе больно. Я виновата. Я кругом виновата. Саша в Женеву уезжает. Герцен уверяет – ему учиться надо. А я знаю: я – причина!

 О г а р е в.  Почему – ты?  Пауза. 

Н а т а л и.  У меня будет ребенок, Ага.

О г а р е в  (трезвеет). Ребенок!

Н а т а л и.  Никем не приглашенный, никем не благословленный.

О г а р е в.  Ты ведь так желала детей.

Н а т а л и.  Желала – и разжелала. Герцен ребенка не хочет, а он (показывает на живот) и не знает. Не будет ему счастья на этом свете... Сегодня причесывалась и вдруг заметила, как похудела. И сердце по целым дням болит. Мне так весело стало – может недолго жить осталось. И вдруг представила – как меня похоронят, как недавно бедного поляка Ворцеля, на английский манер – чинно и холодно. И мне так жутко стало от одной мысли лежать так далеко от родных мест. Там, где милые сердцу деревья и поля кругом... О г а р е в.  Натали, так нельзя. Так и заболеть недолго.Н а т а л и.  Не утешай меня, Ага. Я совершила грех. Я не достойна утешения. Лучше было не садиться в ту почтовую карету, лучше было крепко обнять тебя и махнуть рукой. Смерть сошла на меня в Лондоне в виде мнимого возрождения к молодости. И все это в ту минуту, когда является на свет новое существо. Чем встречу его? Неужели одними горькими слезами? Так, как я встретила его первое движение? У нас в Яхонтове женщины исповедуются перед родами, готовясь на всякий случай предстать перед страшным судом. Я хочу исповедаться перед тобой. Мне скоро тридцать лет, я с ужасом смотрю на жизнь. Входит Г е р ц е н . Он видит, что объяснение уже состоялось. Пауза. 

 Н а т а л и (Г е р ц е н у). Я все сказала.

Пауза.

Г е р ц е н.  Что будем делать? Сообщим миру правду?

Н а т а л и  (вызывающе). Мне все равно.

Г е р ц е н (хочет что-то сказать, но сдерживается). Дети ничего не знают. Вы для них дядя Ага и Натали, муж и жена. И открываться сейчас перед ними – удар по детской психике, удар немыслимый.

Н а т а л и  (холодно). Детей защитили. Похвально, благоразумно. (Г е р ц е н у.) А где я в твоих расчетах фигурирую?

Г е р ц е н.  Зачем такой тон? Мы вместе решаем. Твой отец, Алексей Алексеевич, как он отнесется?