Странная любовь доктора Арнесона

– Я должен верить вам на слово?

– Ч-чёрт, – сказал Роу и прикусил губу. Некоторое время он разглядывал носки своих ботинок. Затем поднял голову.

– Что, если я смогу доказать свою нетождественность Каролине Крейн? Я могу предъявить алиби.

– Алиби?

– Да, инспектор. В ту ночь, когда профессор получил пикантный рождественский подарок от Каролины, он, как вы помните, пребывал в доме некоего Мэтью. Имеется в виду Мэтью Лоуэлл, его бывший однокашник, ныне проживающий в Оксфорде. Так вот, в это время я тоже находился в гостях – на хуторе «Мельница» в Беркшире, более чем в двадцати милях от Оксфорда. Хутор принадлежит Литтону Стрейчи, это литературный критик, широко известный в узких кругах, и гостей у него на Рождество собирается гораздо больше, чем у Лоуэлла. Меня видело там как минимум шесть человек. Надеюсь, вы не собираетесь вменить мне ещё и то, что я могу находиться одновременно в двух разных местах, просачиваюсь сквозь стены и летаю на метле?

– Что вы делали у литературного критика? – недоверчиво спросил Каннингем. – Что вас с ним связывает?

– Ах, это-то как раз проще всего. Не столько с ним, сколько с его братом Джеймсом – профессия. Джеймс мой коллега, психоаналитик, и я его довольно близко знал. Разумеется, до того, как он уехал в Вену – сейчас он работает там над английским переводом собрания сочинений Фройда. Он посылал кое-что из своих рукописей Литтону, вот я и захотел взглянуть. Было бы неразумно упускать такую возможность.

– Не беспокойтесь, мистер Роу, – значительно произнёс инспектор, – эту информацию мы проверим.

ЧАСТЬ III

1. Хутор Старицкий Тальник, или В гостях у Литтона Стрейчи

Каннингем тесно прижал ладони к глазам, потом отнял их, как будто надеялся, что всё вокруг – лишь надоевший сон, и что эти манипуляции помогут проснуться. Разумеется, они не помогли. За окном было всё то же мелькание полей, живых изгородей и опутанных плющом деревьев – поезд снова нёс его куда-то через южные графства, на запад от Лондона. Вокзал Паддингтон начинал становиться его вторым рабочим местом.

Естественно, оказалось, что треклятый критик Литтон Стрейчи по адресу, указанному Роу (хутор «Мельница», в полутора милях от Пангберна, графство Беркшир), уже не проживает – как раз недавно, а именно 17 июля сего года, он съехал оттуда на другой хутор, недавно приобретённый им в Уилтшире, совсем уж в глуши, близ деревни под названием Старица, куда надо было топать аж целых четыре мили пешком от полустанка Голодный Брод. Уже одни названия навевали тоску. Само новое обиталище критика называлось «Старицкий Тальник», и название это занозой сидело в мозгу Каннингема – ему представлялась какая-то присыпка для задниц старцев⁶. Ещё до отъезда он всё-таки не выдержал и спросил в служебной библиотеке словарь. Оказалось, что ничего подобного и близко рядом не числилось, что старицей называется старое русло реки, а тальник (который он перепутал с тальком) – это всего-навсего кусты ивы. Впрочем, это никак не влияло на тот факт, что у мистера Стрейчи не было телефона, и даже почта к нему приходила не каждый день. В конце концов, не дождавшись ответа на свою телеграмму, инспектор решил выехать туда сам.

Пеший путь от станции оказался новым испытанием. Длинные загородные прогулки не входили в стиль жизни инспектора, привыкшего к тротуарам Вестминстера. Через час, когда он наконец добрался до Старицы, он хромал на обе ноги. Ему казалось, что со щиколоток и костяшек пальцев напрочь содрана кожа, а в штиблеты кто-то наложил битого стекла. Наверное, приблизительно это ощущала русалочка из его детской книжки сказок Андерсена.

Мысленно проклиная сельские дороги, штиблеты, Стивена Роу и неуловимого свидетеля, который выбрал себе место для жизни в этом захолустье, Каннингем проковылял мимо заброшенных амбаров, по аллее из старых вязов, к двухэтажному белёному дому. Это и правда был хутор – во всяком случае, то, что может называться словом «хутор», представлялось инспектору именно так. Никаких претензий на аристократизм – лондонский житель мог поселиться здесь лишь по крайней стеснённости в средствах, что, видимо, и было случаем Стрейчи.

Электрического звонка на двери не было. Каннингем взялся за кольцо дверного молотка. На стук никто не отозвался. Чувствуя жгучую боль в стёртых ногах, Каннингем постоял ещё немного, потянул на себя кольцо, понял, что дверь не заперта, и вошёл внутрь.

Беспорядок в холле безошибочно указывал на место обитания только что переехавшей богемы. Каннингем тут же споткнулся о свёрнутый в трубку ковёр и едва не полетел кувырком. По всем законам художественной литературы, на шум должен был немедленно выскочить бородатый хозяин с ружьём, но дом оставался безмолвным.