Странник и Шалопай

Другое дело Рихард. Он не понимал, как можно промокнуть сверху, если в магазинах продают зонты, и как можно промокнуть снизу, если есть резиновые галоши. Рихард всегда был недоволен безалаберностью Иван Иваныча, чем приводил его в прекрасное расположение духа.

Иван Иваныч, конечно, в долгу не оставался. Эльзе он всегда дарил что–нибудь старинное, необыкновенное, обнаруженное им в антикварных магазинах, или просто по случаю. Она не переставала удивлять его своим умением размещать в своём доме старинные предметы, будь то ваза или подсвечник, или портсигар. Бывая у них, он всякий раз видел, как подаренная им вещь меняет «настроение» всего дома.

Своему другу он тоже делал подарки: то ботинки с габаритными огнями, то шахтёрскую каску с фонариком «на лбу», то памперсы. При этом Иван Иваныч долго и нудно объяснял Рихарду, какая может быть польза от подаренной ему «диковины». Донимал он Рихарда до тех пор, пока не убеждал его, что никакого подвоха в его подарке нет, одна польза. Процесс убеждения Рихарда в том, что ему нужны ботинки с габаритными огнями в деревне, где нет пешеходных переходов, светофоров и дорожной разметки, или памперсы от радикулита, так как, втягивая влагу, они уберегают поясницы от сквозняков, Иван Иванович особенно любил. И не как розыгрыш, а как проверку мысли, вложенной в предмет. Иван Иваныч знал, что у Рихарда немецкий, дисциплинированный, практичный ум «от и до». И если он сказал, что на ботинках габаритные огни не нужны, значит, они действительно не нужны. Вот памперсы другое дело — это универсальная прокладка, практически подо всё на свете, словом эволюция промокашки.

Рихард всегда был прекрасно одет, подтянут и собран. Долгая жизнь в России совершенно не меняла его. Рихард был из породы тех редких людей, которые где бы ни жили, всегда принадлежали своей изначальной родине и только её боготворили, любили и считали единственной для себя. Иван Иваныч любил Рихарда именно за это его качество, свойственное и ему самому.

Эльза звала Иван Иваныча на свой манер Иоган Иоганыч, а Рихард звал его просто Горыныч и постоянно ворчал на то, что Горыныч вносит в его размеренную и правильную жизнь суматоху и хаос. Но приходы Горыныча любил и ждал их.

Беседы Горыныча и Рихарда всё время велись о двух великих державах России и Германии. Рихард нападал на Горыныча, ругал российский бардак, а Иоган Иоганыч мирно отшучивался.

— Горыныч, как вы можете, вы, русские люди, позволить возить по всей стране кости вашего русского царя, женатого на нашей немецкой принцессе, какому–то… — тут Рихард задохнулся от негодования, глотнул настоящего баварского пива, выставленного им по случаю прихода Горыныча, и уже спокойней произнёс — даже не потомку, хотя бы из дальней его родни.

Горыныч, медленно жуя поджаренную сосиску и мечтая о вобле, оправдывался: «Ну, во–первых, неизвестно ещё, чьи он кости возит; во–вторых, под эти перевозки большие деньги «отмывают», в том числе и твои германские товарищи, видимо на очередную выборную компанию; в-третьих, какая разница, кто извозчик.

— Но он же из этих, из «дрожжей», это же кощунство над историей великой России и Германии, — фанатично произнёс Рихард.

— Ну, насчёт России ты перегнул. У нас ведь как, где деньги, там и дрожжи. Сегодня самые большие деньги можно заработать на похоронах, в платных туалетах, правительстве и Государственной Думе.

Там от «дрожжей» «большая польза». Скажу тебе даже больше, когда они были только в правительстве и Государственной Думе, покойников складывали под больничные лестницы и в овощехранилища, а теперь мы цикл замкнули. Кто уморил, тот и хоронит, — хрустнув солёной «кириешкой с беконом», ответил Горыныч.

— Не понимаю, при чём тут все, когда речь идёт о русском царе? — возмутился Рихард.

— Рихард, давай лучше споём, — сказал Иван Иваныч и запел: «Наш паровоз вперёд летит…». Спев эту песню, он бодро начал следующую: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд….». Рихард, как умел, подпевал.

— Горыныч, ты мне всё — таки ответь, как такое, вообще, может быть? — не унимался Рихард.

— Да я уже ответил, процесс должен кто–нибудь возглавить: или бронепоезд, или его отдельная спецчасть с извозчиком, — отшутился Иоган Иоганыч.

Рихард аж встал со стула от осенившей его мысли: «Значит, вы эти дрожжи запустили по всей стране, чтобы сильнее забродило. У извозчика ведь что главное? Елда, чтобы было чем осеменять. Чем дрожжей больше, тем быстрее крышку с котла сорвёт, тем быстрее вернёмся к наведению порядка.

В монологе Рихарда было столько фанатизма, что Горыныч зауважал его ещё больше.

— Рихард, дорогой мой, в такой стране, как Россия, в твоём понимании порядка быть не может. Если в Москве коммунизм, то на окраинах ещё самодержавие, если в Москве демократия, то на окраинах ещё коммунизм. В Москве уже фашизм, а на окраинах первые ростки демократии. Не успеваем мы везде и сразу, — шутил Горыныч, высказывая прописные истины.

— Дороги и дураки, — задумчиво произнёс Рихард.

— Не только, ещё чиновники. Последние якорь конкретный, но все вместе — и дураки и чиновники приносят несомненную пользу.