Пленный сержант выдал, что его полк снова занял укрепленную позицию еще дальше, у железнодорожной линии недалеко от Красна (Krasna). Эта информация оказалась верной. Дорога, по которой отступал противник и по которой мы вскоре двинулись вперед, была усеяна выброшенными патронами и была на некоторых участках глубоко изрыта и разрушена по всей ширине, чтобы помешать продвижению наших орудий и транспортных средств. Однако в лесах вдоль дороги было достаточно стволовой древесины, чтобы на первое время перекрыть ямы. В лесу вблизи протянувшейся вдаль деревни Варти (Warthi) первая русская шрапнель разорвалась над дорогой, по которой шел наш батальон. Роты повернули налево, готовые к бою, к тем частям леса, где располагались вражеские позиции, и ждали приказа к наступлению. Наша артиллерия выстроилась и ответила орудиям русских. Несколько дворов между нами и противником сгорели дотла, словно факелы.
Уже при выступлении с нашей старой позиции лейтенант Вурхе получил приказ полка, согласно которому его должны были откомандировать к десятой роте. На марше он все еще оставался вместе со мной, но сейчас, когда роты разделились, чтобы вступить в бой, он, быстро пожав мне руку, умчался докладывать о своем прибытии новому командиру роты. На марше он оставался немногословен. Я полностью понимал его. Ему не давало покоя то, что он должен был оставить
Таким образом, вышло так, что мы не вступили в наш первый бой вместе, плечом к плечу. Два взвода девятой роты, среди которых был и мой, были первыми введены в бой. Это была, по сути, разведка с применением силы. Уже при первом броске нашей стрелковой цепи, образованной за краем леса, на открытую местность, на нас с треском обрушился град русских пулеметных очередей и пробил первые бреши. За три перебежки я вместе со своими людьми пробился к полевому валу, который хотя бы укрывал нас от флангового огня. Последний бросок стоил мне одного из моих славных командиров отделения, ефрейтора Бегеманна, который еще утром вместе с нашим патрулем бодро и весело одним из первых прыгал в окоп русских. На бороздах полей за нами громко стонали раненые. С нашего небольшого возвышения мы могли видеть русские окопы. Это были устойчивые к шрапнели окопы, на строительство которых, должно быть, ушли недели. Они находились за густыми двойными проволочными заграждениями. Это поистине было мастерски построенное сооружение, похожее на шахматную доску, которое было напичкано пулеметами и в любой точке вынуждало нападающего попасть под опустошительный фланговый огонь. Эти позиции сложно было бы сломить одной штурмующей пехотой без мощной артиллерийской подготовки. Бежать прямо на них с несколькими отделениями было невозможно. Я отдал приказ достать лопаты и велел своим людям окапываться. Затем я послал назад связного с донесением и получил приказ, когда стемнеет, вернуться на высоту, на которой находились другие роты. Когда начало смеркаться, мы на передовой линии вырыли могилу для ефрейтора Бегеманна, сраженного выстрелом в сердце. Товарищи в стрелковой цепи встали на колени и сняли головные уборы. Я вслух произнёс «Отче наш». Несколько русских шрапнелей с треском разорвались над открытой могилой. Мы забросали могилу землей, положили на плоский холм каску и штык и в честь ефрейтора выпустили в небо три залпа в сторону русских окопов. Затем мы вернулись на высоту батальонов. За догорающими крестьянскими дворами роты вырыли окопы и начали ждать утра, заняв выжидательную позицию.
Однако и на следующий день не последовало приказа о наступлении. Говорили, что поспешно подтягивали артиллерийское подкрепление, чтобы подготовиться к штурму вражеской позиции.
21 августа после двухчасового артиллерийского огня началась атака по всей линии. Бои при Красна и Варти запомнились нам, как одни из самых кровавых дней в истории бригады.