«Где солнце восходит над бренной землей,Одна мне известна могила.Она стоит тысячи разных могил,Там воин прекрасный навеки почил,Ему в руки факел вложили.В руке его белой подсолнух лежит,А в нем золотистое пламя.Горит над могилой сияющий свет,И словно пожар, он проложит свой след —Дорогу, ведущую к славе.И меч, на который любил он смотреть,Теперь пребывает в покоеНа этой прекрасной и юной груди,Цветок, словно солнечный герб, посреди,Сверкает копье золотое.Всю жизнь он хранил это пламя в себе,Его же унес он с собою.То пламя, что некогда теплилось в нем,Пылает сегодня священным огнемНад этой кровавой землею.Пусть факел, лежащий в могиле его,Потомки хранят в своем сердце!Пока вместе с самой последней зарейВ последний свой раз не отправятся в бойПоследние самые немцы.Как пламенный ангел, до судного дняОн спит, и пускай ему спится.Увидев, что мир доживает свое,Возьмет светлый юноша в руки копьеИ выйдет из этой гробницы.И будет он, словно зарница, в тот деньПылать по всему небосводу.И вспыхнет огнем его мертвая грудь —Он в вечности будет указывать путьПогибшему нашему роду».У меня стремительно заколотилось сердце. Я встал и вышел. В воздухе повеяло свежестью и свободой. Давно мое сердце не билось так легко. И вдруг — что-то просвистело в воздухе, раздался пронзительный крик, приближающийся шум и свист. Я увидел, как стая перелетных гусей пронеслась высоко над Винкноброщ (Winknobroscz) — теперь уже на юг. Их тени накрыли меня. На мои плечи снова лег груз воспоминаний, который придавил меня, словно тяжелая рука. Как давно это было, когда стая гусей мчалась на север над израненными верденскими лесами, надо мной и моим другом?
«Поторопись, на север мчисьНа крыльях цвета стали!Мы устремляем взоры ввысь,Но что же станет с нами?Мы, как и вы, — стальная рать,Должны свой край оставить.И если не придём опять,Почтите нашу память!»Прошли весна и лето, наступила осень. Серые гуси летели на юг. Их путь пролегал и над одинокой могилой на тихих высотах озера Симно… Я посмотрел вслед мигрирующей стае, но недолго. Мне показалось, что мой затылок словно сдавило рукой, заставившей меня склонить голову. Тогда я пошел назад в польскую кузницу и бросился на солому.
Наступление продвигалось все дальше и дальше, вглубь русской земли. Мы отбросили московскую и петербургскую гвардии из изрытых траншеями лесов, перебрались по понтонным мостам через реку Вилия (Wilia) и оказалась в аду горящего селения Поракиты (Porakity), над руинами которого потоком проносились выстрелы русских, пока мы, беззащитные, облитые кипящим светом, ждали, пока пройдут эти страшные часы. Мы окопались перед городом Острув (Ostrow) и слышали непрекращающийся вой пробивающихся через горящие Ульяны (Uljany) и вновь отбрасываемых назад полчищ русских.
Мы в Польшу меч вонзаем —В грудь нашего врага.Сильней и тверже сталиИ сердце, и рука.Но страсти нету больше,Кто охладил наш пыл?Пески кровавой Польши,Земля ее могил.Несем мы наше знамяВперед в тиши ночной.И кровь на нем играетПрекрасною зарей.Хочу вперед я мчатьсяПо вражеской земле,Но в кровь стирает пальцыРытье окопов мне.Давно уже наш громкий,Веселый смех угас.Но что с того? ПотомкиКогда-то вспомнят нас.