Странник с планеты Земля

В то же мгновение арена оказалась заполнена массой народа. Несколько человек бросились оказывать помощь хозяйке. Ещё несколько, вооружённые арбалетами, выстроились перед выходом с «октагона». Четверо с шокерами взяли меня в коробчку, а двое, одетые в такие же балахоны как у Астоэ, подхватили меня с двух сторон и молча потащили с арены.

Я не сопротивлялся — просто не было сил…

* * *

Комната, в которую меня привели, располагалась на втором этаже. Дверь крепкая, на окнах решётки, на полу мягкий ковёр, напротив окон широкая кровать с претензией на «ампир», возле неё столик, два кресла, на стенах картины. Всякие пейзажи и натюрморты, а прямо над кроватью огромный портрет хозяйки поместья. На портрете она выглядела малость посимпатичней, чем в жизни. Оно и понятно. Художник тоже жить хочет, и жить хорошо, а не абы как.

Спустя полминуты в комнату принесли мои вещи: обувь, одежду, ранец и даже лопатку. Бросили всё у окна и удалились без объяснений.

Проверил котомку. Припасы и мелочь оказались на месте, никто ничего не притырил.

Ещё раз осмотревшись, я подошёл к окну. Вид из него, если забыть про решётки, открывался достаточно неплохой. Защитный ров с этой стороны дома отсутствовал. Вместо него до ближайших деревьев тянулся ровный зелёный газон (на таком можно, наверное, в гольф играть), за деревьями виднелась ограда. Эх, если бы не решётка!..

Разочарованно выдохнув, добрел до кровати и, не раздеваясь, плюхнулся на атласное покрывало.

«Ну? И что ты об этом думаешь?»

«Она на тебя запала», — безаппеляционно заявила «соседка».

«С чего ты взяла?»

«Когда ты её душил, у неё натурально оргазм приключился. Ты-то, может, не чувствовал, но я это враз срисовала».

Я мысленно хмыкнул.

Мадам обещала исполнить мои самые сокровенные желания, если я выиграю, ну вот и начала́, значит, потихоньку. Не спросив, правда, моего мнения на сей счёт, но это, как говорится, уже детали. Потому что какие вообще могут быть сокровенные желания у мужика? Только на бабу залезть, и ничего больше. Пусть даже эта баба не совсем человек, и для конкретного мужика она не более чем предмет интерьера, но кто ж его в таком деле спрашивать будет? Бабе это всяко лучше известно. Она же ведь точно знает, что она в этом мире самая-самая, и никакие другие в подмётки ей не годятся.

«Придумала уже, как сбежать?»

«Я? Почему я?»

«Ну, а кто? Это же ты предложила войти в доверие к этой мадаме, разве не так?»

«Ну, предложила и что? Мог бы не соглашаться. Да и потом, что тебе жалко что ли?»

«Что жалко?»

«Да трахнуть эту придурошную. А после, глядишь, верёвки из неё вить будешь, а уж сбежать тогда вообще не проблема».

«Не хочу».

«Что не хочешь? Сбежать не хочешь?»

«Трахать её не хочу».

«Почему?»

«Противно».

На этом наш спор завершился. Мела ушла в себя, а я принялся размышлять, как выпутываться из той фигни, в которую сам же и угодил…

Размышления продлились два с половиной часа. За это время я успел обуться, одеться и перекусить. Еду принесли двое хмурых охранников. Разговорить их не удалось. На все вопросы с моей стороны они только пожимали плечами: мол, знать не знаем и ведать не ведаем. Сквозь приоткрытую дверь я успел углядеть ещё, как минимум, четверых с шокерами, дежурящих в коридоре. Пробиться через них силой, даже при наличии МСЛ, не стоило и пытаться. Хочешь не хочешь, пришлось прикидывать другие, менее кровожадные варианты побега из комнаты-камеры, а потом из поместья.

Чего-то разумного придумать мне, к сожалению, не удалось. А потом дверь опять отворилась, и на пороге моей «золочёной клетки» появилась тюремщица.

В правой руке у Астоэ была бутылка (вероятно, с вином), в левой — два стеклянных бокала.

— Не помешаю?

Я нарочито грубо зевнул и поднялся с кровати. Судя по проскользнувшей гримасе, хозяйке поместья не слишком понравилось, что я валялся на дорогом покрывале прямо в одежде и обуви. Но — делать нечего — самостоятельно избранную роль требовалось отыгрывать до конца.

Женщина подошла к столику, поставила бутылку с бокалами, уселась в одно из кресел, небрежно закинула ногу на ногу… Одета она, кстати, была опять в балахон, только не белый, как на арене, а полупрозрачный, почти ничего не скрывающий (включая отсутствующее бельё). Не знай я о том, что бо́льшая часть её тела искусственная, мог бы даже, наверное, возбудиться. А так… нет, никакого влечения к ней я не чувствовал. Скорее, наоборот, такое соседство мне было неприятно…

«Трахни её! Жёстко! Жестоко! — неожиданно зло приказала Мела. Именно приказала, а не предложила. — Чтобы ей было больно и страшно! Чтобы она уползла отсюда еле живая!»

Я удивился.

«Зачем тебе это?»

«Затем, что…»

Спутница вдруг осеклась и резко закрылась, словно бы устыдившись сказанного.

Я всматривался в её барьерный рисунок и невольно сравнивал его с рисунком Астоэ.

Они были чем-то похожи, но в то же время совершенно различны.

Как будто бы кто-то когда-то взял два одинаковых бумажных листа, сделал на них два идентичных наброска, но после раскрасил их так, что уже никто никогда не сумел бы найти в них хоть что-нибудь общее…

Никто не сумел бы…

Но только не я…