Странники у костра

— Геночка, старт! — и давай, пятясь, помахивать топором с одной стороны, с другой тонкие ветки — тюк, тюк, толстые — кжых, кжых, — жарко, очень жарко, косой, быстрый взгляд на Геночку — и опять топором: тюк, тюк, кжих, кжих: шебаршат, выгибаются ветки по земле — готова!

— Спеклась! Геночка!

И почти в ту же секунду Геночка вторит:

— Спеклась! Один ноль, согласен!

Миша Потапов подползает на трубоукладчике, выскакивает, заводит петли под ствол, бормочет: «Давай сюда чистенькую, давай сюда свеженькую!» Поднимается треугольная рама и на тросах плавно покачивается, нянчит сосну, бережась, укладывает в бурт — оттуда уже сияют, таращатся желто-белые, веселые глаза сучьев.

А Сереге, к сожалению, работа не пришлась, так что перекуры не в радость: они раздражающе коротки, и после них еще больше слабеешь. Быстро устают руки — игрушечная легкость топора давно забыта — лезвие всаживается вкривь и вкось, подворачивается от неточных ударов; топорище, вроде бы гладкое, отполированное, саднит ладони. Спину, плечи, шею стягивает тупая, простреливающая боль, работа кажется несносной, бесконечной. Серега спрашивает в конце концов:

— А что, прямо с сучьями нельзя, да?

— Никак нельзя, дорогой, — отвечает Олег Климко. — У нас с леспромхозом договор, копеечку за это получаем. Копеечка неплохая — старайся!

— Угу, буду, — топор уже валится у Сереги из рук. Тихо подходит Миша Потапов, отбирает его и дочищает ствол. Глядя, как послушно и быстро падают ветки, Серега думает, что пропади пропадом и магнитофон, и охотничье ружье и летчицкие унты, и прочие вещи, о которых так замечательно легко мечталось по дороге на трассу, — лишь бы не загибаться на такой жаре, на такой вот никудышной работе.

И хоть Дроковым предусмотрено Серегино разочарование, с утра еще наказано: «Захаров! Особо не надрывайся. Устанешь, Потапову помогай», то есть отдыхай, дурака валяй. Зацепить тросом ствол — детская забава, пустяки, но Серега злится, изводится обидой, что перерабатывает: «И здесь вкалывай, и туда мечись. Обрадовались, навалились. Нашли негра».

К концу дня выходят на поперечную просеку, завтра на базу, там, говорят, на опоры пошлют, и Серега оживляется неизвестностью. Он на равных, с удовольствием курит перед дорогой, похохатывает, бодро вмешивается в разговор — оказывается, не так уж и устал.

Геночка, скрестив на груди руки, отставив ногу и несколько вздернув голову, говорит ему:

— Нам надо объясниться.

— Валяй.

— Вчера я был виноват. Психовал и грубил тебе.

— Ничего, ладно. Я тоже пенку выдал.

— Может, мы заживем мирно, но сначала объяснимся.

— Да уже вроде ясно. Раз вкалывать вместе, чего глотки драть. — Сереге приятен этот разговор: ничего будто бы парень Геночка — договориться можно, свой.

— Нет, не ясно. Я должен знать, у тебя за душой что-нибудь есть?

— Против тебя, что ли? Ничего.

— Благодарю, но я не об этом, — Геночка упивается тем, что отменно вежлив, благороден, сейчас он выдаст этому наглецу. — Ты придерживаешься каких-нибудь правил про себя в душе?

— Ха? Ха-ха! А как же! Я тебе друг, товарищ и брат. — Серега тоже предоволен собою, что так быстро понял шутку.

— Очень тронут. А я взял за правило — говорить правду в глаза. Предупреждаю, не обижайся.

— Ну, правильно. Чего темнить?

— Так вот — мне не нравится, как ты ведешь себя с Лидией. Не рекомендую вечерние прогулки, шуточки — это не для тебя. Я против и не собираюсь терпеть.

— Да ты что? — Серега искренне удивлен. — Мы же парни. Неужели не договоримся? Из-за какой-то…

— Замолчи! Сейчас скажешь гадость, а это ни к чему, Лидия не какая-то, и не смей попрекать ее прошлым.

— Да подожди ты! Сам помолчи. Неужто из-за этой дешевки весь разговор! И вчера из-за нее кричал? Даешь! Да возьми ты ее со всеми потрохами, я получше видел. Чего тут объясняться?

— Прекрасно! Сейчас ты возьмешь назад свои слова, извинишься, а потом продолжим.

— Какие? Про дешевку-то? Ведь так и есть! Ребята, он шутит? — Серега оглядывается в полной растерянности: ведь он не нарывался сам, не лез, действительно хотел помириться. Что же это такое?

— Сейчас же извинись — или будет плохо! — Геночка вздрагивает, выпрямляется, жилы на шее натянуты, переминаются пальцы в кулаках.

— Да за что?!

— Извинись — или получишь по морде!

— Ну?! А сам не хочешь?

Геночка делает шаг, с какой-то машинальной аккуратностью поднимает кулак и аккуратно же тычет в Серегин подбородок. Вместо того чтобы ответить ударом на удар, тот долго и визгливо матерится, приседает, извивается, машет руками, все это в полном рассудке: этакая психическая подготовка к драке.

— Стоп, стоп! — Олег Климко довольно улыбается. — Бокс, мальчики, бокс! Давайте без уличных сцен. Только честный бой.

— Не выдумывай! — Дроков хмурится и резко крутит головой. — Догадался! Только драки не хватало. Прекратить!

— Какая драка, Леня! Дуэль, схватка, дело чести — не имеешь даже права запрещать. Ребята! Ваня, Миша, скажите ему! Видишь, Леня, все «за». Будет поединок, по-честному, все же следить будем. Леня?

— Ну… ладно. Только чтоб по уму. А то… — и Дроков, насупившись, ждет.