Странники войны

– Если бы фюрер узнал, что у вас нет на него досье, он бы этого не одобрил.

52

Было уже после полуночи, когда в долине, мимо которой они проходили, Арзамасцев заметил руины какого-то здания. Перебежками приблизившись к ним, беглецы поняли, что это остатки сожженного и разрушенного хутора.

Осматривая их, Беркут наткнулся на прожженную во многих местах куртку и обрадовался этим лохмотьям так, словно приобрел костюм от парижского портного.

– Божественно, – причмокивал он языком. – Дарю, ефрейтор. Можешь считать, что ты спасен. Теперь нестыдно предстать хоть перед полькой, хоть перед парижанкой.

Арзамасцев брезгливо, двумя пальцами принял от лейтенанта полуистлевшее рванье и повертел перед глазами. Никакого энтузиазма эта обновка у него не вызвала.

– Как же это одевать?

– С чувством собственного достоинства, ефрейтор. Как подобает узнику эшелона 0512 – так, кажется, именовали этот экспресс.

– Давай лучше изорвем его да как-нибудь обвяжемся.

– Божественная мысль.

Исполосовав всю уцелевшую ткань, беглецы быстро создали некое подобие набедренных повязок и сразу почувствовали себя более-менее уверенно. Во всяком случае теперь хоть не нужно было стесняться друг перед другом своей срамоты.

– До какой же дикости надо довести человека, чтобы заставить его радоваться такой повязке, – проворчал Кирилл, осматривая себя при свете выглянувшей из-за туч луны.

– Чтобы продолжить участие в этой войне, нам с тобой, ефрейтор, придется пройти весь путь «армейской цивилизации»: от набедренных повязок и лука – до офицерской формы вермахта и «вальтера», – невозмутимо пророчествовал Беркут. – Лично я с этим уже смирился.

В отличие от Арзамасцева Андрей не чувствовал себя ни подавленным, ни растерянным. Он снова на свободе. А вокруг леса и враги. Знакомая партизанская стихия… Их двое, крепких, обученных солдат. Они сумеют пробиться к своим или создать партизанский отряд прямо здесь, в Польше. Страхи, которые одолевали сейчас ефрейтора, Беркута совершенно не тревожили. Иногда казалось, что человек, столько времени проживший где придется и питавшийся чем бог послал, все оставшиеся дни свои вообще не будет нуждаться ни в каком уюте и просто не может жаловаться на свою мирную жизнь, какой бы трудной она ни оказалась.

Никакой обуви обнаружить беглецам не удалось, однако они обмотали избитые, исколотые ноги остатками рваных прогоревших брюк, и ступать сразу стало намного легче. Здесь же, у руин, Беркут наткнулся на небольшой железный прут и, обвязав часть его тряпками вместо рукоятки, вручил ефрейтору.

– Бери, гренадер, пользуйся. Теперь мы вооружены до зубов. Да и ночь божественная.

– Главное – что ночь божественная, – отстучал зубами Кирилл. Ничто, никакие удачи не могли заставить его воспрянуть духом. – Странный ты человек.

Андрей уже знал, что Арзамасцеву двадцать и что на фронт он попал в сорок втором, отчисленный за нарушение дисциплины из военного училища. Представляя его к званию ефрейтора, комроты, капитан Хряков, желчный сторонник «ежовщины», ехидно пообещал, что в этом чине он дослужит хоть до конца войны, хоть до осинового креста. На что Кирилл Арзамасцев ответил ему: «Более благородного звания, чем ефрейтор, не существует. Для меня это звучит почти как “апостол”. И конечно же схлопотал трое суток ареста за пререкание с командиром. Так, на первый случай.

В плен он попал вместе с комсоргом роты, неким Ильяшевым. Как оказалось, во время атаки их обоих контузило взрывом дальнобойного снаряда, а комсорга еще и ранило в бедро. Обнаружив у него партбилет и узнав на допросе, что он комсорг роты, – Ильяшев не счел нужным умолчать об этом, – немцы расстреляли его перед строем вместе с каким-то майором-танкистом и двумя красноармейцами-евреями.

Но в ночь перед казнью комсорг успел повиниться перед Кириллом, сообщив, что позавчера вечером он лично подписал состряпанный кем-то из приближенных командира роты донос, в котором ефрейтор Кирилл Арзамасцев называется «агентом немецкой разведки» и «законспирированным членом белогвардейского подполья». В доказательство приводился неотразимый факт. Во время боя он, Арзамасцев, выкрикнув: «Ну, какой же идиот мог склепать эту хреновую пукалку?!», отбросил свой автомат ППШ, который вечно заедало, и вторые сутки воевал трофейным немецким «шмайсером».

– Но ведь его действительно заедало! – возмутился ефрейтор. – Ты же знал об этом.

– Потому и заставили подписать, что знал.

– Но знал-то ты об автомате, а не о том, что я «агент немецкой разведки»! Как же ты, сволочь, мог?..

– А как все остальные могли – об этом не спрашиваешь? И не только в роте – по всей стране. Тебе, Арзамасцев, в каком-то смысле еще и повезло, – успокоил его в своем предсмертном напутствии комсорг. – Если бы не это пленение, дня через два тебя бы уже, наверное, расстреляли как «врага народа и наемника мирового империализма». В лучшем случае, отправили бы в лагерь или в штрафную роту.