Странность

Должно быть, я уснула. Помню, как чувствовала под собой огромную пустоту, тьму, казавшуюся разумной и голодной. Я словно лежала на оболочке огромного раскрытого глаза, всего лишь мушка – совершенно незаметная. Потом открылись мои собственные глаза, и я увидела вдову Кесслер, склонившуюся надо мной с нетерпеливо поджатыми губами. За спиной у нее был открытый люк, нимб бледного света. Когда вдова заговорила, у меня возникло ощущение, что она пыталась разбудить меня уже какое-то время.

– Тебе пора идти, – сказала она.

Я продрожала целую ночь, и теперь все тело у меня ныло. Руки и ноги распрямлялись с болью; пальцы казались онемевшими. Воспоминание о человеке во тьме стиснуло меня холодной рукой, и я резко села, бросая по углам быстрые взгляды. В подвале до сих пор было темно, но проникавшего снаружи света хватило, чтобы я разглядела набитые консервами полки и несколько стоявших друг на друге ящиков. И еще два узких проема в дальней стене – проходы в другие комнаты, куда свет не доставал. Мой сон, почти растаявший, ненадолго пробудился к пугающей жизни.

– Тут был кто-то еще, – сказала я.

– Здесь никого нет.

– Он тут был! Он вышел из тоннеля!

Вдова схватила меня за руки.

– Здесь никого не было. Здесь нет никакого тоннеля. Поняла? А теперь поднимайся наверх.

Я не нуждалась в дальнейших убеждениях. Подвал приобрел зловещую ауру, и мне хотелось убраться из него. Вдова направила меня к лестнице, и я вскарабкалась по ней так быстро, как только могла. Хоть вдова Кесслер и поднималась следом, кожу у меня покалывало от ожидания, что та тварь, с которой я столкнулась, вот-вот выскочит из дальней комнаты, затащит меня в свое усеянное костями логово и разорвет на части под сумасшедшее хихиканье вдовы.

Занавески в доме были раздвинуты, а окна открыты. Свет, проникавший внутрь верхом на прохладном утреннем ветерке, золотил края исходящей паром кружки с кофе, которую вдова поставила на стол, и заставлял древесину скромной мебели сверкать, как на приукрашенных иллюстрациях в рекламных каталогах. Дом казался еще более приветливым и теплым, чем вчера, и я была к этому не готова. Мне почти удалось поверить, что пережитое минувшей ночью все-таки было сном. В горле у меня встал комок. Мне не хотелось уходить, и я призналась в этом вдове.

– Пока что они тебя не тронут, – сказала она. – Утром они спокойнее. Но я не хочу, чтобы ты была здесь, когда они вернутся. – Вдова указала на стол. – Выпей кофе. Я завернула тебе немножко хлеба. Возьми его и возвращайся в Нью-Галвестон.

Я села за стол и глотнула кофе, еще горячего.

– Я уже сказала вам, куда пойду.

– Что ж, как пожелаешь. – Похоже, ей было неинтересно продолжать разговор. Мне хотелось расспросить ее о том, с чем я столкнулась внизу, о мужчине, который вышел из недр Марса и подумал, что оказался в раю. Но я чувствовала, что и так уже злоупотребила ее гостеприимством. И, признаться честно, не была уверена, что хочу услышать ответы. У меня было более важное дело, и я отвернулась от этого воспоминания. В мире и так слишком много ужасов, чтобы искать новых.

Я быстро допила кофе и ушла, зажав хлеб под мышкой. При свете солнца Дигтаун казался совершенно иным: сжавшимся, будничным. Дороги, прежде сплетавшиеся в запутанный лабиринт, теперь выглядели попросту беспорядочными и бессистемными, следующими не продуманному плану, а узору тропинок, протоптанных людьми, которые здесь жили и работали, переходя от одного места к другому, как им вздумается. Деревянные хижины, в темноте напоминавшие жилища ведьм, теперь просто проседали под гнетом бедности и, на мой взгляд, выглядели даже хуже глинобитных домов Корней. Как будто ужас и угроза прошедшей ночи были истинной силой, придававшей Дигтауну жизнь, и без них он опадал, как рухнувшая палатка.

Я решила отыскать Ватсона и продолжить то, что задумала. А вернувшись в Нью-Галвестон, сделать все возможное, чтобы Джо Райли и Салли Милквуд как можно скорее оказались на виселице.

Несмотря на то что город лишился мистического ореола, тропы между домами все равно сбивали меня с толку, и, пытаясь найти мастерскую мистера Уикхэма, я то и дело сворачивала не туда. И вздрагивала всякий раз, когда видела, что кто-то выглядывает в окно или открывает дверь.

Наверное, так я и вышла к краю Глотки.