Странность

Мне стало интересно, почему она живет здесь, в Дигтауне, отказавшись от удобств Нью-Галвестона, которые явно могла себе позволить. Мама однажды сказала, что после смерти мужа вдова Кесслер решила переселиться в собственную могилу и жить там, пока не будет готова уснуть в ней навечно.

В доме была всего одна комната, но в одном из углов висела занавеска, отгораживавшая небольшой закуток. Там стояли простая раскладушка и маленький открытый сундук, в котором виднелась сложенная скромная одежда. Хотя здесь было меньше места, чем в нью-галвестонских модулях, жилище вдовы казалось более просторным и не таким загроможденным. Оно больше напоминало дом.

Какое-то время вдова стояла, разглядывая меня с суровым недоумением, словно это не она меня сюда притащила, а я сама вломилась в ее дом без предупреждения и без приглашения.

– Что же мне с ней делать? – проговорила она. Эти слова явно были обращены к ней самой, а может к ее мертвому мужу, к которому вдова приковала себя, будто к чугунному шару; ответа от меня не ждали. Я вспомнила об одиноких папиных разговорах с мамой и подумала, не случается ли такое со всеми взрослыми, которые неожиданно лишились любимых. Это не казалось мне таким уж страшным: если единственный оставшийся у тебя собеседник – призрак, почему бы это и не принять.

Вдова отвернулась от меня и подошла к маленькой дровяной плите.

– Ты любишь чай?

Я кивнула, но она на меня не смотрела.

– Да, мэм, – ответила я, помолчав.

– Тогда я сделаю тебе чаю.

Неподалеку стоял маленький столик с двумя стульями. Мне в голову пришла мысль – возможно, жестокая, – что для вдовы два стула – это излишество. Я заняла один из них.

– Зачем ты пришла в Дигтаун? – спросила вдова.

– За гусеницами для Ватсона.

Она налила воду в чайник из большого глиняного кувшина и поставила ее на плиту, которая, как я заметила, уже светилась от жара. Нашей плите для того, чтобы так нагреться, требовалось минут пять – еще одно напоминание о том, что вдова отвергла не все положенные ей привилегии. Я вспомнила пытливые вопросы шахтера – как скоро у нас все закончится? – и подумала, не знала ли вдова с самого начала, что нечто подобное может случиться. Возможно, владеть такими предметами было в Дигтауне опасной роскошью.

– Ты понимаешь, что тебя здесь могут убить?

– Это потому, что в Дигтауне все сумасшедшие.

Вдова наконец-то посмотрела на меня.

– Вот как ты думаешь?

– Так все думают.

Она снова повернулась ко мне спиной и занялась чаем. Меня одолевали мысли о фонаре и свете, который просачивался сквозь занавески. Не придут ли сюда те мужчины?

– Мистер Уикхэм сказал, что большинство горожан ушли в шахту. Это правда?

– Правда, – ответила она. – Но ушли еще не все. Тебе все равно нужно быть осторожной.

Это переселение во тьму пугало меня. Даже здесь, наверху, царил холод; насколько же хуже было там, куда никогда не заглядывало солнце?

– Почему? – спросила я.

Вдова разлила кипящий чай по кружкам и принесла их на стол. Она села на второй стул, и на мгновение мы могли бы показаться кому-нибудь семьей.

– Их призывают сады, – ответила она наконец. – Рано или поздно туда спустится весь город. Тебе лучше будет вернуться домой и переждать. В конце концов тут не останется никого, кто таил бы на тебя злобу.

Целый город преждевременно переселялся в собственную могилу, прямо как сама вдова Кесслер.

– Какие сады? – Я вспомнила о грибной ферме, которую вдова якобы держала у себя в подвале. Мне пришло в голову, что одиночество и горе могли исказить ее мышление так, что со стороны это было заметно не сразу.

Когда она не ответила, я спросила:

– А вы тоже уйдете в шахту?

– Пока нет. У меня еще есть здесь дело. Всему свое время. – Вдова смотрела, как я пью чай. Он был восхитительно горячим и отдавал лимоном и имбирем. Я закрыла глаза, чувствуя, как наполняется его жаром грудь. На меня навалилась внезапная усталость; за последние пару дней от привычной жизни не осталось ничего, и теперь мне хотелось только одного – уснуть в этом безопасном и теплом месте.

Похоже, вдова Кесслер это почувствовала.

– Заночуй здесь, Бель. Не выходи наружу до утра. А когда выйдешь, сразу возвращайся домой.

– Я не могу вернуться домой. У меня тоже еще есть дело.

– Здесь?

– Да. И не только здесь. К Сайласу Мундту и его приспешникам.

Вдова восприняла эту информацию с неудовольствием, но хотя бы больше не пыталась со мной спорить. Она только погрустнела, словно поняла, что ожидающей всех нас судьбы не избежать, как бы она этого ни хотела, как бы она ни старалась. От этого мне тоже сделалось грустно и подумалось, что я похожа на нее, просто гораздо младше, и еще что я, возможно, трачу свои силы зря.

За окном послышался голос: шахтер со сломанной рукой – Чарли – все еще охотился за мной. Я похолодела; такая настойчивость означала, что он куда более безумен, чем я подозревала.