Странность

Оглядевшись, я поняла, что не знаю, куда зашла. Это было глупо – потеряться в таком маленьком городишке, но здешние улицы не подчинялись никакой чертовой логике. Я вернулась назад по дороге, на которой наверняка была, но ничего знакомого не увидела. Каждая дорога либо разделялась на маленькие дорожки-притоки, либо сама впадала в другую, побольше, и в конце концов я вообще перестала понимать, куда иду. Дом Салли казался мне пройдохой, который скрывался из виду, стоило мне вывернуть из-за угла, и сразу же возникал у меня за спиной.

Я развернулась посреди замерзшей улицы; температура продолжала снижаться, и туманный снег сыпал все гуще. На мне была куртка, но более теплая одежда и обогревательные палатки остались у Джо. Страх вскарабкался по моему позвоночнику. Казалось абсурдным, что я могу замерзнуть насмерть посреди Дигтауна, стоя на улице в окружении домов с закрытыми ставнями, но неожиданно эта перспектива вытеснила из моей головы все прочие мысли.

Из-за снежной завесы показалась чья-то фигура. За ней – еще одна. Двое мужчин; глаза их сияли тем бледным оттенком зеленого, какой бывает у нижней стороны листьев. На них была грубая рабочая одежда с закатанными до локтей рукавами: никакой защиты от ночи. Холод должен был парализовать их, но им, судя по всему, было так же комфортно, как в середине дня.

Рука у одного из них висела на перевязи. У меня душа ушла в пятки.

Он сказал:

– Это та девчонка из закусочной.

– Говорил же я тебе.

Я отвернулась и пошла прочь от них.

– Эй, девочка. Постой-ка.

Я ускорила шаг. Холод был забыт: по моим венам струился жар страха. Мне некуда было идти. Позади меня хрустел под их ногами лед.

– Я сказал, стой!

Я пустилась бегом.

Хаотичная планировка Дигтауна играла мне на руку. Разумеется, они знали город лучше меня, но узких улочек в нем было так много, что я успевала свернуть за угол прежде, чем они могли меня догнать. Меня преследовал отражавшийся от стен странный клич: смесь рыдания и чего-то нутряного, чего-то отчаянного и сломанного, похожего на слова древнего языка, слетающие с неприспособленных к нему губ. Языка чудовищ. От него у меня мороз шел по коже, и я бежала все быстрее. Я так часто сворачивала на одни и те же улицы, что в следах невозможно было разобраться, – и это первое, что спасло меня той ночью.

Через несколько мгновений я прижалась к стене маленького деревянного домишки, пытаясь дышать как можно тише и слушая, как трещит ледяная корка под ногами разыскивающих меня мужчин. Я не могла понять, насколько они близко, но зловещие звуки, которые они издавали, долетали до меня как будто со всех сторон.

А потом – второе, что спасло меня той ночью, – из переулка показалась женщина, высокая и угловатая, и поманила меня к себе.

Вдова Кесслер.

Я не раздумывая бросилась к ней, и эхо моих шагов разнеслось по маленькому тесному кварталу. Я ничего не могла с этим поделать. Вдова, словно тисками, сдавила мне руку и поволокла меня за собой. Ветер нарастал, вокруг нас вихрился снег, и мне казалось, что мы бежим сквозь звездную метель. Я бросила взгляд на лицо вдовы, суровое и изможденное, похожее на старый растрескавшийся камень, едва видное в свете этого спящего призрачного города.

Почти все то время, что я ее знала, она была не более чем печальной фигурой, облаченной в черное в знак скорби по умершему супругу, до сих пор отзывающейся на обращение, которое определяло ее через его отсутствие. Порой это казалось мне жалким – то, как она отвергла право быть полноценным человеком и приняла свою новую жизнь в качестве тени мертвеца. Теперь – сама целеустремленность и резкое движение – она стала кем-то совершенно иным.

Она была первым встреченным мной за долгое время взрослым человеком, которым двигало что-то помимо душевной болезни; заблудшая в тумане собственного страха, я благодарно следовала за ней.

12

Хотя большинство домов опустело, кое-где в окнах еще виднелись маленькие пятнышки света; мы быстро миновали их. Я все еще слышала позади нас шаги, а потом крик одного из мужчин, но теперь они доносились издалека. Я чувствовала, как вокруг меня просыпаются люди; в одном окне отодвинулась занавеска и показалось лицо. Я старалась смотреть на землю и следовать за грязными сапогами вдовы. Страх стискивал мои кости. Я чувствовала его и в ней.

– Сюда, девочка.

Открылась дверь, и мы вошли в нее, из тьмы во тьму. Вдова закрыла дверь. Послышался короткий шорох, вспыхнула спичка, и мои ноздри наполнились запахом серы. Вдова Кесслер коснулась спичкой фонаря, и огонь расцвел, осветив маленькую уютную комнату, увешанную драпировками и обставленную смесью стандартной мебели, которой оборудовали модули, и личных вещей из полированного земного дерева, таких, какие могли себе позволить только богачи. Они напомнили мне о том, что вдова все еще была формальным комендантом шахты и когда-то считалась частью нарождавшейся марсианской аристократии.