Странность

Вдова Кесслер поднялась из-за стола и зашла в отгороженный занавеской закуток. Она отодвинула раскладушку от стены – ножки глухо заскребли по утрамбованной земле. Под раскладушкой лежал маленький коврик. Вдова медленно опустилась на колени и скатала его. Под ковриком скрывался люк; с одной стороны его крышки виднелось маленькое углубление, за которое ее можно было поднять.

– Что вы делаете?

– Они могут прийти сюда, – сказала вдова. – Тебе нужно спрятаться.

Я замерла.

– Это вход в шахту? – Неужели она все-таки отдаст меня им?

– Это всего лишь мой подвал. Тебе ничего не грозит. Просто оставайся в главной комнате. Там есть еще две, поменьше; держись от них подальше.

Страх бурлил у меня внутри, угрожая захлестнуть окончательно.

– Я не понимаю! Почему они меня преследуют? Я ничего не сделала! Это они на нас напали! – У меня надломился голос. Я закрыла лицо руками, потому что не хотела, чтобы она видела, какой глупой и напуганной я себя чувствую. – Они ограбили нашу закусочную! Почему они это сделали? Почему нас все ненавидят?

Вдова снова села напротив меня.

– Потому что у вас есть то, чего у них нет, Анабель. Помнишь, как тем вечером один из них расспрашивал тебя о кофе?

Я отняла руки от лица.

– Все дело в кофе? Это же безумие!

– Не только в кофе. Дело в еде. В яйцах, хлебе, сигаретах и воде. В апельсиновом соке. В молоке, которое дают коровы, вскормленные на земной траве. В запасных цилиндрах для Автоматов. В масле. В бензине.

– Но у нас даже не все это есть! А то, что есть, мы покупаем! Оно не достается нам бесплатно! Это несправедливо!

– Это так. Но мы теперь марсиане, Анабель. Слово «справедливо» уже не для нас. Нью-Галвестон бросил жителей Дигтауна. Шахтеры вдыхают все больше и больше Странности, а обращаются с ними как с недолюдьми. Смотри, чтобы они не услышали, как ты рассуждаешь о справедливости. – Вдова вернулась к люку и распахнула его в беззвучном зевке. В яму просыпалась потревоженная земля. – Пора.

Я уставилась на дыру в полу. Она словно дышала холодным воздухом, задувала в комнату тишину. Спуститься туда казалось невозможным. Каждая клеточка моего тела отторгала это. Я даже подумала, не выйти ли мне на улицу и не попытаться ли снова найти дорогу к Джо Райли и Салли, но это тоже казалось невозможным.

Вдова Кесслер стояла рядом с ямой, одну половину ее лица освещало дикое пламя фонаря, а другая оставалась темной загадкой. Она была благородным и угрожающим созданием, полным сверхъестественного здравомыслия.

– Спускайся, – сказала она. Голос ее был жестким.

Я опасливо приблизилась к люку. Подойдя к краю, я увидела, что в стену вделана лестница. Дна было не разглядеть. Я перевела взгляд на лицо вдовы, но та уже смотрела мне за спину, на дверь. Я обернулась, прошитая стремительной иглой страха. Но дверь пока что оставалась закрытой. Фонарь отбрасывал на нее пляшущие тени.

Я спустилась по лестнице во тьму, и вдова закрыла люк над моей головой. Я услышала, как она возвращает на место коврик и раскладушку.

Я была погребена.

Не знаю, сколько я простояла там в холоде и мраке. Должно быть, совсем недолго, но казалось, будто я провалилась куда-то, где время течет иначе. Я вспоминала окно наблюдательного зала «Эвридики», ожидая хоть какого-то знака, что я все еще принадлежу миру, определяемому теплом и светом. Я думала о том, каково было пассажирам – моим собственным родителям – смотреть сквозь это окно в межмировую бездну, в которой время измерялось жизнями солнц.

Эта тьма ужасала меня. Марсианские ночи сверкали звездами, висящими в небе, словно бусы из света, а наши луны-близнецы горели, точно фосфор. С настоящей темнотой мы сталкивались лишь тогда, когда налетали песчаные бури, и даже тогда в ней расцветали огоньки наших ламп.

Эта тьма была абсолютной.

Я вытянула перед собой руку и шла вперед, пока не коснулась земляной стены. Я провела по ней ладонью, сметая песчинки. Стена была прохладной. Я хотела было обойти подвал, чтобы сориентироваться, но вспомнила предостережение вдовы насчет других комнат, и это меня остановило. Насколько велика эта комната? И насколько велики другие? Мне пришло в голову, что подвал может простираться далеко за пределы крошечного домишки вдовы, может уходить в недра Марса, подобно Глотке. Я ведь, в конце концов, была в Дигтауне.

Эта мысль парализовала меня, и я присела на корточки, дыша тяжело и быстро.

Сверху донесся голос вдовы Кесслер. Я подумала было, что она снова разговаривает сама с собой или с призраком мужа, но потом услышала тяжелые шаги и другие голоса. Я вскарабкалась до середины лестницы, чтобы различить, о чем они говорят.

– Спасибо, мэм. – Мужской голос.

– Осторожно, горячо.

– Горячо – это очень кстати.

Еще один мужской голос:

– Вы не видели девочку, миссис Кесслер?

– Какую девочку?

– Ту, что из городской закусочной. Она тут бегает.

– И?

– Мы подумали, что ее мог привлечь свет вашего окна.

– Сюда никто не приходит. Вы же знаете. – Затянувшееся молчание. – Может, все-таки выпьешь чайку, Чарли?

– Да, – сказал второй мужчина. – Пожалуй, выпью.