Странные сближения. Книга вторая (СИ)

Она в последнее время всё чаще думала об этом некрасивом мальчике, который, надо полагать, на неё и не посмотрит никогда.

Смущённо оправляя исподнюю рубаху, наспех заправленную в штаны, растрёпанный молодой человек вышел и остановился, глядя на дуло пистолета.

— Ой-ти, не смотх-хите, — махнула рукой Маруся. — Это для гах-хантий.

Пушкин показал пустые руки, вернулся в комнату и ногой вытолкнул оттуда нож:

— Видишь, я чист.

«На обезьянку похож» — с нежностью подумала Маруся.

— Пошли, — она шмыгнула носом и опустила пистолет.

Вставная глава

Ein Geschlecht, das mir gleich sei,

Zu leiden, zu weinen,

Zu geniessen und zu freuen sich,

Und dein nicht zu achten,

Wie ich!^[3] Goethe

Не давши молоку вскипеть, отделим желтки и добавим в молоко, размешав перед тем с сахаром. Размешивать, размешивать усерднее, ещё усерднее! — пока ложка не начнёт вязнуть в густом креме. Тогда — готово.

Вонзая зеркальное жало десертной ложки в крем, Карл Васильевич живо представлял, как нужно было размешивать, что добавлять, давать, или не давать вскипеть. Он знал, что в нём живет кулинар, но живёт он в тюрьме должности министра и на свободу не выйдет. Чтобы хоть как-то скрасить заточение, внутренний повар Карла Васильевича обменивался с внешним миром записками. Внешний повар Карла Васильевича, француз Муи, эти записки получал и воплощал в жизнь рецепты хозяина, исправляя и дополняя их по мере сил и прав.

«Недурно мы придумали, — повторял по себя Карл Васильевич, пробуя очередной десерт. — Весьма, весьма недурно».

Он поймал себя на том, что думает по-русски.

«Обрусел, — Карл Васильевич усмехнулся, отправляя в рот вторую ложку. — Вот и въелась в меня эта страна. Крепко въелась, как этот крем пропитал каштановое пюре. Стареешь ты, Карл-Роберт фон Нессельроде, становишься обычным старым обрусевшим немцем Карлом Васильевичем».

Смешаем перетёртые каштаны со сливками. Добавим цукаты. Недурно.

Человеческие силы ограничены, а у Карла Васильевича их и в молодые годы было немного. Значительно меньше, чем желания что-то совершить. Впрочем, это и неплохо, ведь только у очень глупых, очень несчастных людей возможности равны силам. Чем выше парит ум, тем больше он превосходит реальную способность осуществить свои замыслы. Мог бы хороший гастроном Карл-Роберт стать великим кулинаром, но статус не позволит. Что делать? — Нанять француза и диктовать ему всё, что хочется сделать самому. В этом и есть единственный смысл власти. Власть — не соблазн и не насилие. Власть — архимедов рычаг, способ умножить силы, сравнять их со своими планами. Бездарный человек не нуждается во власти. Для бездарного человека это обуза. Ты должен иметь, что сказать миру. Карлу Васильевичу всегда было, что сказать.

В нём мог погибнуть политик, дипломат, разведчик, эконом и повар. Но все они живы, каждый из них нанял себе своего француза и трудится в поте лица в разных концах Европы. Когда-нибудь их станет ещё больше, этих верных и неутомимых существ, созданных по образу и подобию Карла Васильевича. А все эти слова об угнетении и тирании, это, понимаете ли, чушь. Находятся в мире жестокие люди, которым потребно много силы, чтобы выплеснуть их жестокость. Иногда они добиваются власти, увы. Ну да что тут будешь делать.

Ложка звякнула о хрустальное дно.

«Закончился? Нет, вот ещё у стенок осталось».

Гениальный друг и учитель Карла Васильевича, Клеменс фон Меттерних, как никто другой должен знать, что есть власть. Если уж у Нессельроде, человека, мягко говоря, неглупого, собрался изрядный штат «французов», то Меттерниху, должно быть, не хватит всей Европы, чтобы удовлетвориться.

Пальцем на салфетке Карл Васильевич начертил карту Российской Империи. Кажется, именно так любит делать мальчишка-агент, работающий сейчас в Бессарабии? Бенкендорф что-то рассказывал…

Капля сиропа, примыкающая к границам России, будет Османской Портой. Главным нашим врагом и главным нашим орудием в том деле, которое вершится сейчас руками нескольких поваров. Слабый запах сиропа, идущий от салфетки, — запах войны. Бог с ним, с запахом. Никакой войны не будет, а салфетку Карл Васильевич сложит и вытрет ею рот. Пусть пока пахнет. Пусть принюхивается Государь, пусть оглядывается тревожно на союзников.

«Я думаю, как Меттерних, — Карл Васильевич улыбнулся, поднося салфетку к губам. — Старый гениальный паук Меттерних, великий манипулятор и настоящий патриот, лучший из людей, встреченных мною за сорок один год жизни. Я давно уже думаю так же, как он, хотя всё чаще по-русски».

Карл Васильевич отодвинул посуду.

«А ведь я сам — один из его поваров, — спокойно подумал он. — Да, определённо, я один из них».

Глава 6

Крест и роза — Инзов, стихи и мухи — возвращение А.Р. - стратегия — в поход!

Их выразить душа не знает стройных слов. К.Батюшков.