Странные сближения. Книга вторая (СИ)

— Это ты куда пропал, отвечай. Месяц о тебе ни слуху, ни духу, от Кати узнаю, что ты в Кишинёве, Николай тебя клеймит предателем, забывшим дружбу…

— Алёнушка скучает, я полагаю?

— О Елене и думать забудь. Оба раза, когда ты соизволил мне написать, ты решил, видимо, что говорить о работе со мной не обязательно. Так что постарайся сейчас успокоиться и подро-обно мне описать всё то, что ты в письмах заменял портретами местных женщин.

— Портреты вполне хороши, — с достоинством сказал Пушкин.

— Угу, — Раевский прикрыл глаза под очками с выражением великого терпения. — За пучеглазую старуху с тебя двойная порция информации.

«Проклятье, — подумал Пушкин. — И как теперь выпутываться?»

— Инзов — не тот, кем все его считают, — сообщил он. — Не смейся, но я даже подумал, что Инзов — Зюден.

— Чушь, — отозвался Раевский. — Из того, что я наскрёб по своим связям, Инзов — член ордена русских розенкрейцеров. Воспитывался он без родителей в семьях Трубецких и Брюсов, с семнадцати лет из него начали делать бойца, агента, игрока, дипломата — всего не перечислить. С какой целью, — продолжал Раевский, в то время, как рот Француза открывался всё шире, — мне неведомо, но по тому, что Волконскому с Пестелем необходимо убить Инзова до начала восстания, могу судить, что роль его — защищать престол. Учитывая, что розенкрейцером может оказаться практически любая известная нам персона, а Инзов живёт в опасной близости от Южного общества…

— Его необходимо устранить, чтобы орден не получил сведений о заговоре, — Пушкин вцепился ногтями в волосы. — Чёрт бы тебя побрал, Раевский. Мне потребовалось три месяца, чтобы немного приблизиться к тому, что ты сейчас сказал. Откуда ты это выкопал?

— Это неудивительно, — Раевский с отрешённым видом разглаживал манжет. — Ты связан легендой и не можешь проявлять излишнее любопытство. А я был свободен и мог спрашивать всех, кого пожелаю. Рассказывай, что ещё узнал.

Пушкин вздохнул и подумал, что любая информация о Южном обществе так или иначе попадёт в Коллегию через Липранди. Смирившись, он коротко описал положение с масонской ложей и скудными новостями из Этерии.

— Ладно, — Раевский поправил очки. — Всё это не важно, — (Даже не предложит арестовать кого-нибудь?) — Вы что-то узнали о Зюдене?

— Ничего, — покачал головой Александр. — Я уже думаю, не приснился ли он мне.

— Три месяца впустую.

— Не совсем. Я жду вестей от Ипсиланти. Точнее, турки ждут вестей от Ипсиланти, если ты понял, о чём я.

А.Р. дёрнул подбородком, что могло на его скудном языке телодвижений означать равно одобрение и скептицизм.

— Неплохо мыслишь, для штатского лица. Стратегически. Ты прав: сейчас Ипсиланти побеждает и довольно успешно. Османы уступают ему, заманивая в ловушку.

— Это заранее известно?

— Всем, кому нужно знать. Ипсиланти понимает, что чем дальше он уходит со своей армией, тем большей опасности подвергается. Ему тоже видится угроза попасть в капкан под Драгошанами, но он уже не может остановиться. В начале апреля Ипсиланти обратился к Государю с просьбой поддержать его.

— C» est bien ce qu» on pensait.

— Oui. И мы не зря ломали над этим головы ещё тогда, в Кефе. Нессельроде принял меры, и, во избежание разногласий со Священным Союзом, никакой помощи греки не получили. В конце марта Ипсиланти снова отправил письмо, в котором, как мне сообщили, делился с Государем соображениями по поводу необычно лёгкого наступления. Предвидя ловушку, он вновь просил императора прислать войско и, главное, — выступить в поддержку не только Этерии, но и всех христиан, живущих под османами. Большинство из них готовы встать на сторону если не Ипсиланти, то Владимирески. Так что в случае победы Россия могла бы рассчитывать на расширение территорий за счёт валашской, болгарской и даже, может статься, греческой земли, — Раевский прокашлялся, ослабил ворот и закончил. — Это было слишком заманчиво, и влияния Нессельроде на Государя могло не хватить.

Пушкин отложил трубку и встал; как обычно в предвкушении больших новостей чесались ноги, и хотелось бегать кругами по комнате, затягивая невидимую пружину на часовом механизме.

— Что же Государь?

— Он не получил письма, — сказал Раевский.

— Pardon?

— Никакого письма никто не доставил. Ипсиланти, уверенный в том, что Государь не откажет, уже открыто заявил о поддержке, которой, якобы, располагает. Но письмо исчезло где-то в пути от лагеря Ипсиланти.

— Перехвачено?

Раевский кивнул.

— И, к сожалению, турками. Хотя перехватить готовы были и мы. Когда именно это произошло, не знаю, но наш одесский агент сообщает интересные вещи. Хотелось бы услышать ещё и мнение Липранди на этот счёт.

— Моего недостаточно? — ревниво поинтересовался Александр.

— Твоё я и так услышу, даже если не попрошу. Но если всё так, как думают в Коллегии, то для будущей операции понадобимся мы трое — я, ты и Липранди.

…Липранди, спустя час найденный совместными усилиями Пушкина и А.Р. и притащенный в турецкую кофейню, шевелил усами над чашкой, вникая в диспозицию.