Квадроциклы поднимали жуткие клубы пыли, из-за которой невозможно было ехать прямо друг за другом. А совсем рядом зияла огромная пропасть, которую было отчетливо видно, когда кто-то светил фарами. Иногда мы останавливались и гасили свет — нужно было экономить аккумуляторы. При свете луны мы продолжали наши разговоры. Особенно всех интересовало, когда и куда мы должны дойти, но Саша отвечал уклончиво. Казалось, он и сам был не уверен, правильным ли путем мы движемся. Несколько раз мы заезжали в тупик, разворачивались и выходили на какую-то другую дорогу.
На одной из остановок вдруг выяснилось, что среди нас нет Чубайса. Мы остановились и ждали его минут десять. Потом он появился и рассказал, как у него закончился бензин и как сообразил, что на баке есть некий рычаг, который переключает на запасной бензин. Мне повезло, что я все это услышал. Потому что через полчаса мой квадроцикл тоже внезапно заглох, и я точно так же понял, что закончился бензин. Нигде никого не было видно, ни впереди, ни сзади, а были только звезды, и казалось, что едешь по небу, — настолько высоко мы заехали, что звезды были не только наверху, но и сбоку, и даже будто бы снизу. Слава богу, что в этот момент я вспомнил об опыте Чубайса. Судорожно, в темноте, начал шарить по бензобаку. В руках уже не было сил удерживать руль, поэтому в основном я держал квадроцикл ногами, и кожу почти обжигал раскаленный от скорости металл. Нащупав нужный рычажок, даже не поверил, что это он и есть, просто повернул его, и — о чудо! — квадроцикл завелся.
Далеко впереди я увидел огоньки и радостно решил, что это наш лагерь, что кто-то из наших уже доехал, но… Оказалось, что это всего лишь фары квадроциклов, которые наполовину обошли гору.
В общей сложности мы шли часов одиннадцать без остановок. Под конец так ломило тело, что невозможно было шевельнуться, невозможно было рукой нажимать на газ. Это был не просто один из самых сложных и интересных моментов экспедиции — это был один из особенных дней жизни, когда что-то новое чувствуешь, понимаешь о самом себе.
Вдруг я заметил, что все звездное небо оказалось внизу, прямо под нами, слева. Я сказал себе: вот и галлюцинации начинаются… Однако это было отражение неба в горном озере, а сразу после этого я увидел долгожданные огни лагеря, разбитого рядом с озером. Никого из нашего конвоя рядом не было, я двигался в полном одиночестве.
Еще минут десять, и я наткнулся на какого-то мексиканца, он стоял посреди дороги и, размахивая руками, показывал влево. Я понял, что, наверное, меня здесь ждут, хотя по-прежнему никого из наших не видел ни впереди, ни сзади, и стал двигаться в направлении, которое указал мексиканец. Въехал в абсолютную тьму, в кактусы и деревья, и ничего не понимая, остановился и решил, что делать нечего, останусь здесь, а утром разберемся. Но тут, как всегда вовремя, появился Саша Давыдов и сообщил, что мы наконец-то в лагере.
Те, кто приехал раньше, уже расставляли палатки и готовили ужин у костра. У меня, впрочем, не было никаких сил на ужин, зато я установил свой личный рекорд, маленький, в дополнение к рекорду того длинного дня: выпил четыре литровых бутылки воды. А после этого, уже не помню как, забрался в палатку и отключился. Успев, однако, подумать, что Хемингуэй в своих бесконечных сафари, наверно, так же уставал и так же проваливался в спасительный, здоровый, настоящий мужской сон.
Следующий день практически повторил предыдущий. Снова мы двигались по ущелью Медного каньона, на высоте не меньше 2000 метров, и дорога постоянно шла вверх, вверх. А каньон действительно медный. Земля то зеленая, то ярко-красная — все оттенки меди. Очень красиво, но и очень страшно. Карабкаешься, словно по отвесной стене, и каждую минуту почти уверен, что вот-вот сорвешься, рухнешь. В какой-то момент дорога пошла вниз, но это было ничуть не легче.
Наконец мы добрались до городка Параль, столицы мексиканских ковбоев, где погиб герой-разбойник Панчо Вилья… И сразу отправились на местный стадион, смотреть родео. Мне предстояло увидеть его впервые в жизни. Родео — это праздник ковбоев, праздник людей, что живут на своей земле бок о бок с животными, праздник крепких мужчин. На арену сначала выехали красавцы в испанских костюмах, на ухоженных лошадях, и все лошади как вкопанные остановились точно в линию. Потом появились всадницы-амазонки, прекрасные девушки. Они разъезжали изящно и выстраивали причудливые фигуры. Были бешеные быки, которые носились по арене, а парни-мексиканцы ловили их за хвосты. Мексиканская классика — петушиные бои. Необузданные — в буквальном смысле слова! — жеребцы, которых с помощью лассо нужно было оседлать и укротить. Люди в каких-то особенных старинных доспехах боролись, пытаясь свалить друг друга с лошади. В общем, наблюдая все это с трибун, я вспоминал «испанские» рассказы Хемингуэя о тореадорах, о корриде и мне показалось, что сам Эрнст где-то здесь же. Он как будто сидел неподалеку и получал от увиденного настоящее удовольствие, как и все мы.