Странствующие маски. Итальянская комедия дель арте в русской культуре

В одном из интервью, отвечая на вопрос, что он любил читать в детстве, Набоков назвал французского поэта Поля Верлена и Блока, творчество которых находилось под влиянием комедии дель арте и литературно-модернистского новаторства [Nabokov 1973: 42–43]. Набоков высоко ценил роман Андрея Белого «Петербург», в котором итальянские мотивы проходят через весь текст, а образы зловещего кроваво-красного домино и черной полумаски символизируют грядущие разрушения и театрализуют смерть. Карнавальность текста и итальянские полумаски напоминают читателю о том, что Петербург – это северная Венеция. Неврастеничный герой романа Николай Аблеухов, с его порывистыми движениями и непредсказуемостью поведения, во многом напоминает Арлекина [Nabokov 1973: 42–43, 57][53].

Еще одним важным связующим звеном между Набоковым и арлекинадами Серебряного века является Евреинов, который, как уже упоминалось, не только был страстно увлечен итальянской комедией, но и ассоциировал себя с образом Арлекина. Евреиновская теория театрализации жизни имеет много общего с художественным кредо романа «Смотри на арлекинов!». В 1925 году Набоков изображал Евреинова на литературном вечере в Берлине: разыгрывалась пародия на суд над пьесой Евреинова «Самое главное». Местная эмигрантская газета писала о том, что Сирин [псевдоним Набокова], загримированный под Евреинова, говорил о необходимости волшебного превращения реальности в трансцендентальную иллюзию [Field 1986:129]. В Париже писатели жили на соседних улицах, но виделись всего лишь раз; хотя встреча оказалась единственной, Филд берется утверждать, что Евреинов оказал огромное влияние на Набокова [Field 1986: 129]. В свою очередь, вдова Евреинова Анна была убеждена, что Евреинов существенным образом повлиял на последний роман Набокова [Golub 1984: 266–267]. Обсуждая связи между Евреиновым и Набоковым, В. Е. Александров отмечает: «Наиболее важным является то, что произведения и идеи Евреинова были широко доступны и известны в Европе в то самое время, когда Набоков становился писателем» [Alexandrov 1991: 213; Alexandrov 1995: 403][54].

В «Смотри на арлекинов!» воссоздана идея Евреинова о том, что идеальная форма существования в мире, полном лицемерия, – это жизнь человека творчества, постоянно создающего иллюзии, избегая при этом обыденности. Арлекинада Евреинова «Самое главное», написанная в 1921 году и сделавшая его всемирно известным, успешно ставилась в Европе и заканчивалась обращением персонажей к публике. Арлекин (звеня бубенчиками на рукавах) провозглашает:

Мы все здесь… считайте: Арлекин, Пьеро, Коломбина и доктор из Болоньи – любимые персонажи веселой арлекинады…

Мы воскресли, друзья мои!., вновь воскресли, но уже не для театра только. А для самой жизни, опресневшей без нашего перца, соли и сахара. <…> Слава нам – вечным маскам солнечного Юга! Слава настоящим артистам, спасающим своим искусством жалкие комедии несчастных дилетантов [Evreinov 2007: 107].

С. Бойм считает ностальгию главным двигателем творчества Набокова [Воуш 2001:262]. При анализе «Смотри на арлекинов!» Бойм уделяет особое внимание описаниям Советской России (куда Набоков никогда не возвращался) и поиску главным героем романа, Вадимом Вадимовичем, особняка предков. «Смотри на арлекинов!» отражает ностальгию стареющего писателя по атмосфере его юности – русскому модернизму с его излюбленными масками – и знаменует собой новый этап преемственности в арлекинизированном русском искусстве и литературе.

Роман был написан по-английски в 1973–1974 годах, но неотделим от русской культуры по нескольким причинам. Во-первых, главного героя, повествующего от первого лица, зовут Вадим Вадимович, или В. В. – инициалы самого Набокова. Критики усматривают в нем персонажа, «преследуемого его пишущим близнецом, тенью создателя, которого он никогда не узнает» [Wood 2005: 201]. Во-вторых, в романе постоянно возникают русские литературные аллюзии и многоязычные лингвистические каламбуры. Как тонко подмечает Карлинский, «в манере, напоминающей знаменитые появления на экране Альфреда Хичкока в каждом его фильме, Набоков включает русские литературные игры почти в каждый свой роман» [Karlinsky 1971: 2-18]. В-третьих, последнее стихотворение Набокова «Ах, угонят их в степь, Арлекинов моих…», обсуждаемое в этой главе, имеет явную интертекстуальную связь с романом [Набоков 1979: 299].