Странствующие маски. Итальянская комедия дель арте в русской культуре

В чем же причина столь долголетней славы певицы, всенародной любви и ее постоянного присутствия в советском и постсоветском культурном пространстве? Существует ли ключ к пониманию феномена Пугачевой? В этой главе я постараюсь ответить на эти вопросы, высказав предположение, что в дополнение к сценическому магнетизму, неисчерпаемой энергии и исполнительскому таланту существуют еще два важных фактора, повлиявших на всенародную славу Пугачевой. Во-первых, это шутовской сценический имидж, который Пугачева культивировала на протяжении всей карьеры: арлекинизированный образ примадонны-шутихи – роль, глубоко укоренившаяся в истории русской культуры и уникальная в мире современного шоу-бизнеса[63].

Во-вторых, успешное сочетание в ее творчестве двух основных черт советской эстрады: многообразия жанров и слияния высокой культуры с массовой[64]. Бесстрашные творческие эксперименты, внешние метаморфозы и бурная личная жизнь всегда лишь способствовали ее популярности. Как написал однажды писатель М. М. Жванецкий:

На всех обложках – она. Ее лицо меняется, ее личность – неизменна. Что такое личность? Что такое магнетизм? Что такое неповторимость? Объяснить невозможно, можно только показать: вот она – Алла Борисовна Пугачева [Жванецкий 1998].

Не исключено, что Жванецкий подшучивает над многочисленными пластическими операциями певицы, но тем не менее он точно определяет суть феномена Пугачевой: несмотря на политические, экономические, исторические и личные пертурбации, она всегда оставалась верна своему творческому кредо и своим зрителям.

Песня о трагикомическом клоуне Арлекино принесла Пугачевой широкую известность в Советском Союзе и престижную премию для певцов стран социалистического содружества – Гран-при на болгарском фестивале «Золотой Орфей». Музыка была написана болгарским композитором Э. Димитровым, а стихи – поэтом Б. Б. Баркасом с участием самой Пугачевой. Текст песни отражает увлечение певицы цирком и ярмарочными представлениями, поскольку в молодости она работала концертмейстером в эстрадно-цирковом училище. В одном из интервью Пугачева рассказывает, что ее всегда интересовали песни, в которых можно выразить комизм, боль, иронию, насмешку и грусть [Беляков 1997:140–141]. Исполняя «Арлекино», Пугачева появилась на сцене и на телевизионных экранах с взлохмаченной копной рыжих кудрей, ее руки подражали движениям марионетки, а пение чередовалось с клоунским смехом – песня исполнялась как мини-спектакль об одиноком трагическом клоуне. Организаторы фестиваля охарактеризовали ее выступление как «Пугачевский взрыв» [Серебрянникова 1997: 197].

К тому времени Пугачева уже сильно отличалась от других эстрадных певцов не только великолепными вокальными данными и даром передавать контрастные настроения, легко переходя от комического к трагическому, но и талантом драматической актрисы. Ее копна рыжих волос и порой неуклюжая пластика были невероятно самобытны. Выступления Пугачевой стали бунтом против всех канонов советского эстрадного пения середины 1970-х, когда неподвижно-статичные, приглаженные и неброско одетые певцы и певицы прославляли социалистическую родину, следуя идеологическим установкам чиновников из Министерства культуры. Создавая поразительный контраст, песня «Арлекино» представляла слушателям и зрителям историю усталого клоуна с итальянским именем, который под дурашливой маской и искусственной улыбкой вот уже который год играет для себя трагическую роль Гамлета:

Смешить мне вас с годами все трудней.
Ведь я не шут у трона короля.
Я Гамлета в безумии страстей
Который год играю для себя.
Все кажется, что маску я сниму
И целый мир изменится со мной,
Но слез моих не видно никому.
Что ж: Арлекин я, видно, неплохой

[Пугачева 1975].

В этот момент Пугачева снимала с лица воображаемую маску и, мгновенно преобразившись, показывала зрителям после веселого клоунского смеха и пантомимы печальные, полные слез глаза – поражая зал столь неожиданным перевоплощением. На сцене и на экране телевизора стоял трагический, одинокий шут – универсальный шут, не принадлежащий определенному временному или географическому пространству. Шут, которому позволено нарушать и взрывать идеологические табу. После нескольких секунд напряженного молчания Пугачева вновь надевала воображаемую маску и заканчивала песню на оптимистической ноте.