Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути

И они бросаются бежать, все они, даже Нел бежит, задыхаясь и прихрамывая. Они взбегают по ступенькам, несутся по опустевшим комнатам. Они скатываются по парадной лестнице, как котята, которых выпустили из коробки. Они мчатся по булыжным мостовым, быстрые, проворные, и прозрачные ткани длинных шлейфов развеваются за ними, как знамена. Они несутся по ночным улицам, как стайка переполошенных призраков, мелькают в окнах и проемах открытых дверях, вспыхивают в лучах фонарей, выскакивая из темноты на свет и снова исчезая в тенях.

Почти уже добравшись от места, они чуть не врезаются в черную карету и в четверку с развевающимися в воздухе черными, как смоль плюмажами. На какое-то мгновение перед Нел мелькает Вице-король, скорчившийся внутри – его белый свадебный наряд окровавлен и изорван, и истинный возраст явно проступил на лице. В следующий миг экипаж проносится мимо них, мчит к городским воротам, но увиденное наполняет Нел новыми силами.

Сестры бегут, пока не добираются до толпы, окружившей черно-мраморный и красно-кирпичный морг Брейкуотера, проталкиваются среди людей, которые вот только что еще праздновали и веселились, ни о чем не догадываясь.

Девушки бегут вверх, отталкивая жирного Констебля, его помощников с изумленно отвисшими челюстями, по коридорам, пропитавшимся запахом смерти: разложения и бальзамирования. Наконец, они толпой врываются в комнату, в комнату, где рано или поздно оказываются все, заставленную белоснежными столами с желобами по краям и серебристыми трубками, ведущими к стокам в полу, порыжевшим от телесных жидкостей, долгие годы стекавшим по ним. Это комната, чем-то напоминающая их собственную, чердачную. Комната с окнами, расположенными очень высоко, чтобы нескромные взгляды зевак не оскорбляли умерших. Комната с грубо очерченным алым кругом у их ног, звездой, вписанной в него, со склянками, венчающими одиннадцать из двенадцати ее лучей. Склянки заполнены пенящейся красновато-серой дымкой, некоторые из них повалены на бок, как случайные жертвы чужой схватки, но разбитых среди них нет, кроме единственной пустой, что лежит возле Аши, облокотившейся об один из столов.

Ее свадебное платье выглядит кошмарно, диадема сбита набок и лишилась нескольких лучей. Приблизившись, сестры видят, что лицо у нее в пятнах, тени для век потекли, помада размазана, щеки исполосованы краской для бровей, из-за разводов туши кажется, что под глазами синяки. Мочка одного уха надорвана и кровоточит, серьга из него пропала.

Другие сестры останавливаются – пройти эти несколько шагов они не могут. Но Нел идет вперед, ступает босыми, грязными ногами (свои туфли она оставила в глубинах подпола), с насквозь мокрого платья до сих пор капает вода на холодный мраморный пол. Она замечает, что Аша дышит с трудом и с каждым выдохом изо рта у нее появляется алый дымок. Нел поднимает сестру, не обращая внимания на кровь, сочащуюся из разорванной груди. Нагнувшись к ней, Нел успевает услышать последние слова: «Я вижу Исху».

Смерть разглаживает черты Аши, и Нел выпускает ее, позволяет опуститься на пол. Она выпрямляет ей руки и ноги, поправляет одежду, бережно закрывает устремленные вперед глаза, пытается расправить спутанные локоны. В правом кулаке Аша судорожно сжимает один из недостающих лучей диадемы, с бриллиантом на конце. Его длинная острая ось покрыта сворачивающейся кровью. Нел не верит, что это кровь сестры, она заворачивает украшение, оторвав лоскут от свадебного платья, и засовывает поглубже себе в карман.

Тут она замечает вокруг Аши ореол, серебристое свечение, исходящее от мертвого тела, внутренний голос кричит, чтобы она этого не делала, но Нел не слушает и снова касается мертвенно-бледной кожи.

Ничего не происходит. Не грохочет гром, ее не пронзает мучительная боль, не слышно ни воплей, ни криков, ни стона. Ничего. Правда, Нел чувствует легкое покалывание у себя на голове, на коже, на лице. Но это совсем не больно и даже не то чтобы неприятно, – просто по телу очень медленно крадется ощущение перемен.

– Часы души, – говорит Матушка Магнус, и ее голос гулко разносится по темному вестибюлю дома у Плакучих Ворот. Все комнаты в доме погружены в темноту вот уже несколько недель, все дела отложены на неопределенное время, все звуки приглушены. Нел, стоя у окна, выглядывает на улицу сквозь щелку в плотных шторах. Там ничего не изменилось, а впрочем – вон там остановился и ждет кого-то экипаж, не слишком роскошный, не слишком бедный, просто экипаж, не привлекающий внимания. Старуха продолжает свои объяснения, Нел ее не прерывает. Время от времени она задает ей вопросы и задумывается над тем, замечает ли – заметила ли – мудрая женщина перемены.

– Почему девушки? Почему не мальчики?

– Тщеславие? Готовность? Нежная кожа? Кто ищет одиноких девушек с сомнительной репутацией?

– А Аша? Почему Аша? – Голос Нел дрожит, но не прерывается. – Кто был красивее Аши?

Нел замечает, что заламывает руки, она расслабляет их, заставляет себя прекратить.