Страшные сказки Женщины в белом

— Девочки бывают особенно безжалостны к другим девочкам, — сказала Женщина в белом. — Вы — мальчик, никогда в полной мере не сможете этого понять. А уж когда девочки вынуждены сосуществовать против собственной воли, например, в школе или когда один из родителей вступает в новый брак и девочке достается сводная сестра, все становится еще хуже. Я знаю одну историю о таком злосчастном случае. Не хотите ли послушать?

Маленький народец

Пенелопа возненавидела свою сводную сестру. Ненависть опустилась на нее, как зимняя ночь: резко похолодало, и все чувства, которые она испытывала к Лоре, омрачились и заледенели.

По правде говоря, Лора никогда и не нравилась Пенелопе, с самой их первой встречи. Когда Лора с матерью впервые приехали к ним домой, отец улыбался как идиот и объявил, что теперь у нее новая мама и сестра. Стоило Пенелопе вспомнить тот день — и ее по-настоящему мутило.

Пенелопе никогда не хотелось иметь мачеху, и, разумеется, никакой сестры ей тоже не было нужно. Не потому, что она чувствовала всепоглощающую любовь к покойной матери или хранила ей верность. На самом деле она никогда не любила мать так, как другие дети любят своих матерей.

Нет. Пенелопа ненавидела этих двух самозванок, потому что они все испортили. Когда ее мать умерла, отец стал принадлежать только Пенелопе. И она знала, что теперь, будучи вдовцом, он счастливее. Казалось, в нем появилась легкость, и Пенелопа считала, что это она помогла отцу ее обрести.

Но теперь-то ясно: он стал счастливее, потому что встретил эту женщину, это ужасное, тщеславное и самодовольное существо. Она называла себя актрисой, но на самом деле была натурщицей — или, как сама предпочитала выражаться, «музой» художников.

— Знаете ли вы, что Россетти сказал, что у меня самые красивые губы, которые он когда-либо видел? — спросила мачеха Пенелопы, выпятив нижнюю губу.

Пенелопа знала. Она, кажется, слышала эту новость уже четвертый раз. Еще она знала, что сэр Джон Эверетт Милле[6] назвал ее «богиней» и умолял позволить ему написать ее портрет.

Но как бы ее ни раздражала мачеха, даже она не могла соперничать за неприязнь Пенелопы со своей дочерью Лорой.

Лора была совсем непохожа на мать. В отличие от нее, дочь не гонялась без устали за всеобщим обожанием и не вела себя так же несуразно, и все же ей удавалось привлечь к себе больше внимания, чем Пенелопе.

Как бы там ни было, сдержанная и замкнутая Лора была Пенелопе еще ненавистнее, чем ее мать, беспрестанно играющая на публику.

Отец Пенелопы уже взял в привычку называть Лору своим «цветочком». Всякий раз, когда Пенелопа слышала это, она словно ощущала укол иголки. Ее саму отец всегда звал только Пенелопой. Он даже не называл ее ласково «Пенни», как делала мать, — ни разу.

Из-за мачехи и ее общения — настоящего или вымышленного — с этими дурацкими художниками, которые называли себя Братством прерафаэлитов, голова у Лоры, по-видимому, забилась разными глупостями. Она постоянно пела дурацкие песенки о рыцарях-эльфах и королевах фей, и Пенелопа то и дело заставала ее за чтением стихов. Однажды после ужина Лора даже прочла наизусть балладу La Belle Dame sans Merci[7] Джона Китса.

— Зачем здесь, рыцарь, бродишь ты, — нараспев декламировала она, одетая в длинное белое платье, — один, угрюм и бледнолиц? Осока в озере мертва, не слышно птиц[8]…

Пенелопа зевала и вздыхала как могла, пока мачеха не шикнула на нее, но Лора не сбилась. И наверняка она вовсе не собиралась читать еще и «Волшебницу Шалот»[9], но сделала это Пенелопе назло.

Пенелопа не любила ни книги, ни живопись, ни что-либо еще, и потому ей часто бывало скучно. Настолько скучно, что она даже снизошла бы до игр с Лорой, однако той никогда и ни во что играть не хотелось.

Обычно Пенелопа наблюдала, как Лора будто призрак бродит по дому или саду, спрятав нос в книгу или устремив его в облака. Она часто разговаривала сама с собой. Казалось, Лоре никто был не нужен. Она была совершенно самостоятельна и самодостаточна, и за это Пенелопа ее ненавидела.

Однажды Пенелопа бесцельно слонялась по саду и увидела, что Лора стоит у старого сливового дерева. Она всегда подозревала, что Лора располагается в таких живописных местах нарочно.

Слива отяжелела от белых цветов, в которых роились деловитые пчелы. Лора, прислонившись к серо-зеленому обросшему лишайником стволу, плела гирлянду из маргариток и по обыкновению разговаривала сама с собой. Пенелопа подошла к ней, и с дерева вспорхнула птичка.

— Ты ведь понимаешь, что с собой разговаривают только безумцы, — сказала Пенелопа. — Будь осторожна, а не то тебя отправят в лечебницу для душевнобольных.

На мгновение она позволила себе сполна насладиться этой мыслью. Лора и не подумала обернуться. Она будто знала, что Пенелопа здесь.

— Ты кончишь в сумасшедшем доме, — сказала Пенелопа. — Попомни мои слова.

Так любила говорить ее мать, и Пенелопа заметила, что стала повторять это выражение все чаще. Ей очень даже нравилось, как оно звучит.

Лора наконец повернулась к ней:

— Интересно, за что ты меня так ненавидишь?