Страшные сказки Женщины в белом

— О, но, если я скажу, вам будет совсем не интересно, — улыбнулась она.

Джеральд

Эмма Рейнольдс ковыляла по крутой мощеной улочке в нескольких ярдах позади матери. Камни были скользкими после утреннего дождя, и мокрая улица блестела, словно змеиная кожа.

— Эмма, дорогая, поспеши же. — Миссис Рейнольдс на мгновение остановилась и бросила на дочь взгляд, полный неприкрытого разочарования и жалости. — И прошу, не надо смотреть вниз, когда идешь. Ты ведь знаешь, как меня это раздражает. Благородная осанка — благородная душа. Так говорит мистер Картрайт. Идем же.

Эмма не ответила. Мистер Картрайт — священник, и мать Эммы обожает его цитировать. Эмма смутно подозревала, что мать чуточку влюблена в мистера Картрайта, и виновато улыбнулась этой мысли.

Они дошли до верхушки холма, и раскрасневшаяся Эмма шумно выдохнула, чем навлекла на себя еще один уничижительный взгляд матери.

— Эмма, тебе и вправду пора научиться считать себя молодой леди, — сказала та. — И вести себя соответствующе.

— Да, матушка, — ответила Эмма устало.

Они шли через город — миссис Рейнольдс, к большому смущению Эммы, желала доброго утра всем встречным — и наконец оказались на рыночной площади. Разноцветные прилавки ярко выделялись на фоне толпы. Люди здесь носили одежду унылых тонов, под стать серым зданиям вокруг площади и нависшему над ними грязно-коричневому небу.

Эмма заметила, что в одном из углов площади, перед хлебной биржей, сгрудились дети. Их было так много, а с ними и взрослых, что разглядеть, на что они смотрят, было невозможно. Виднелись лишь кусочки желто-красного навеса.

Миссис Рейнольдс увлеклась разговором с мистером Гилбертсоном из библиотеки. Они обсуждали возмутительное поведение кого-то, кто был Эмме не знаком. Эмма находила манеру матери сплетничать в высшей степени утомительной и стала ее умолять: пусть позволит ей присоединиться к остальным детям.

Получив разрешение, уже через несколько мгновений Эмма протиснулась сквозь толпу, которая собралась у низкой зубчатой железной ограды хлебной биржи. Зрелище ее заворожило.

Всё вокруг — неумолчный гомон и шум городской площади — будто смолкло, затихло, унеслось прочь от ее сознания. Это был кукольный театр, а кукольный театр Эмма любила — о, как любила!

Она растолкала людей и пробралась вперед, не обращая внимания на ропот других детей и их родителей, цокавших языком ей в укор. Эмма не слышала и не видела ничего, кроме кукольного представления. В этом скучном и тусклом северном городе оно блистало ослепительно, точно драгоценность.

Время от времени с пустошей налетали порывы холодного ветра, но Эмма их не ощущала. Она грелась, стоя перед ярко раскрашенным театральным балаганчиком, словно это была полная тлеющих углей жаровня.

Представление превзошло ее ожидания. Куклы двигались очень грациозно, и Эмма, зная, что никогда не сможет двигаться так же, любовалась ими еще больше.

Костюмы были восхитительны. Наряженные в них, искусно сделанные куклы напоминали хрупких тропических птичек или ярких разноцветных насекомых. Это походило на сон — прекрасный, прекрасный сон.

Мать Эммы несколько раз пыталась оттащить ее, однако с этим могла справиться разве что ломовая лошадь, а миссис Рейнольдс была невысокой и довольно тщедушной женщиной. Так что она сдалась и сказала, что вернется за Эммой через десять минут — и уж тогда они уйдут, что бы ни происходило на сцене.

Однако Эмма ее даже не слушала. Зачем ей слушать мать, когда перед ней пляшет и резвится прекрасная кукла-арлекин — скачет и выписывает пируэты, кланяется и кружится? Миссис Рейнольдс вздохнула и ушла, намеренная заняться своими делами, пока дочь поглощена театром.

Эмма вся отдалась кукольному представлению. Теперь музыка прекратилась, и куклы беседовали, но сюжет Эмму не интересовал, и она бы предпочла, чтобы кукловод не разговаривал за них такими дурацкими голосами. Это было отвратительно, но дети вокруг с готовностью смеялись. Эмме куклы совсем не казались забавными, и она не поддавалась на попытки кукловода вызвать у зрителей смех, а то и и грубый хохот, ведь все, чего она хотела, — смотреть, как прекрасные куклы танцуют и кружатся.

Миссис Рейнольдс в конце концов вернулась, и по случайности ее возвращение совпало с окончанием представления. Она была только рада избежать сцены, которую Эмма, несомненно, устроила бы, попытайся миссис Рейнольдс увести ее раньше. И как только, думала миссис Рейнольдс, умудрилась она произвести на свет столь своенравную дочь?

Эмма не стала противиться. Она ужасно огорчилась, когда занавес опустился, и городская серость, казалось, снова поглотила окружавший ее мир. Но, если бы она осталась и увидела, как кукловод убирает своих кукол, это ощущение только усилилось бы. Эмма хотела запомнить их такими, какими они были во время представления.

Она поплелась за матерью. Та как раз объясняла, что им следует поскорей пойти в «Лавку шляпок и лент мадам Клодетт» через дорогу (ведь им обеим нужны новые шляпки на свадьбу кузины). Бросив последний взгляд на кукольный театр, Эмма с кем-то столкнулась.