Я попробовал встать, но, еще не перенеся вес на ноги, понял, что это бесполезно. У меня попросту не было сил. Если бы я поднялся, то наверняка свалился бы на пол, выставив себя на посмешище. К моему облегчению, Женщина в белом жестом остановила меня.
— Нет-нет. — Она придержала меня за руку. — Так не годится. Нельзя сходить с поезда, когда он в тоннеле.
— Правда? Но…
— Правда, — сказала она так, словно эта тема окончательно закрыта. — Тут и говорить не о чем.
— Надо же. — Я снова откинулся на своем сиденье и попытался сосредоточиться; Женщину в белом я теперь видел до странности размыто. — Я и не знал, что есть такое правило.
— Есть, — ответила она. — И, уверяю вас, нарушать его нельзя.
Даже теперь, когда мой разум затуманился, я с трудом мог поверить, что эта женщина обладает особыми знаниями о процедурах железнодорожной компании, но пока у меня было недостаточно сил, чтобы действовать в соответствии со своими высказываниями, так что оставалось лишь поверить ей на слово.
Я бросил утомленный взгляд на других пассажиров, чей сон ничто не тревожило. Их забытье теперь не только не раздражало меня, но и казалось заманчивым. Однако мысль о том, чтобы спать, пока Женщина в белом бодрствует, наполняла меня глубокой, хотя и необъяснимой тревогой.
— Скажите, пожалуйста, который час? — спросил я, посмотрев в окно и увидев, что свет быстро угасает. Небо болезненно побледнело, а откосы выемки почти утонули в тени.
— У вас такой усталый голос, — сказала Женщина в белом ласково. — Прошу, не нужно бороться со сном из вежливости. Меня вполне удовлетворит моя собственная компания. Прошу вас. Закройте глаза, если вам хочется.
О, как же я желал именно так и поступить, но ее просьба лишь укрепила во мне уверенность ничего подобного не делать.
Женщина в белом словно почувствовала мое сопротивление и улыбнулась почти так, как мать иногда улыбается своевольному ребенку, который не хочет делать что-то для своей же пользы. Я по-прежнему боролся с собой, лишь бы отяжелевшие веки не сомкнулись, а разуму — не поддался туману, который стремился окутать каждую мою мысль.
— Итак, — сказала Женщина в белом через несколько мгновений. — Вы возвращаетесь в школу. Вы из тех мальчиков, что, затаив дыхание, ждут не дождутся каникул?
— Нет, — ответил я. — Будь моя воля, я остался бы в школе до возвращения отца. Как я уже говорил, мы с мачехой не слишком ладим.
— И все же она вас любит.
Я нашел это предположение очень курьезным и громко хмыкнул.
— Вы думаете, невозможно любить кого-то, кто не любит вас? — спросила моя спутница.
— Не знаю. — Прежняя боль на миг пронзила виски. — Я об этом не думал. Мне совершенно точно не приходило в голову, что мачеха испытывает ко мне особые чувства.
Женщина в белом улыбнулась.
— Это потому, что вы к ней особых чувств не испытываете?
— Да. Нет… Я не знаю. Думаю, я больше не хочу говорить о мачехе.
— Конечно, конечно. Мы заговорили об этом только потому, что я спросила у вас о каникулах. Если вам не нравится проводить время с мачехой, должно быть, на каникулах вы ужасно скучаете.
— В основном я сижу дома или в саду и читаю, — объяснил я.
— Ах, да. Книги могут быть большим утешением.
— Не уверен, что ищу в книгах утешения. Я не думаю, что в нем нуждаюсь. Я читаю, чтобы развлечься, вот и все.
— Тогда, возможно, вы позволите мне развлечь вас еще одним рассказом.
Головная боль терзала меня так сильно, что я охотно согласился. Поддерживать беседу было чересчур утомительно.
— Так совпало, — сказала она, пока я пытался сосредоточиться на ее голосе и не уснуть, — что этот рассказ о мальчике, очень похожем на вас. Ему тоже было скучно на каникулах. Но он нашел для себя совсем другое занятие…
Мальчик-шептун
Роланд со свистом втянул воздух сквозь зубы, отшатнулся и покачал головой. Это точно Каттер, и он несомненно мертв. Роланд и раньше видел мертвецов: всего лишь год назад ему пришлось поцеловать холодный посеревший лоб своей бабушки.
Однако свою бабушку он едва знал, и она мирно покоилась в темной спальне, а не лежала вот так, распластавшись, на улице, как собака. А Каттера он знал хорошо, он Роланду даже нравился. Но нужно не выказать волнения. Вожаки должны всегда сохранять хладнокровие.
— Это Мальчик-шептун! — тихо сказал один из мальчиков, дрожащим пальцем указывая на тело. — Это опять он, да?
— Замолкни! — сказал Роланд: чужой страх придал ему сил. Это игра, как бег наперегонки. Он не обязан быть бесстрашным. Ему просто нужно казаться не таким испуганным, как остальные. Ему просто нужно быть лучше их, и Роланд чувствовал, что как никогда способен выполнить это условие.
С тех пор как Роланд приехал из школы на каникулы, разговоров вокруг только и было, что о Мальчике-шептуне. Компания идиотов. Они одержимы каким-то дурацким фантомом, так и носятся с ним. Вот почему им нужен Роланд. Эти глупцы похожи на неразумных животных.
— Реббит прав. — Тоненький голос Джека прерывался. — Это точно Мальчик-шептун.