Страшные сказки Женщины в белом

— Может быть, Святой Себастьян? — При этой мысли голос сестры Вероники слегка задрожал. В житиях святых была гравюра с изображением Святого Себастьяна, которая ей особенно нравилась, хотя она часто беспокоилась, что рассматривать ее с таким удовольствием ей не пристало.

— Нет, сестра Вероника, — сказала Барбара. — Не Святой Себастьян.

Сестра Вероника нахмурилась, мысленно перелистывая жития и стараясь припомнить, кого еще из святых привязывали к колонне. На ум ей приходил лишь сам Иисус (его привязали к колонне, чтобы бичевать перед распятием), но она не могла позволить себе столь кощунственной мысли.

Мысленно перебирая святых, сестра Вероника поняла, что всегда представляла их только в муках, а не в благих деяниях. Ведь именно страдания чаще всего изображали на картинах и оттисках, которые она так любила рассматривать.

Она всегда представляла Святого Варфоломея с атрибутом его мученичества — перекинутой через плечо собственной кожей, которую с него содрали заживо. Иаков Алфеев виделся ей с дубинкой, которой его забили до смерти, Апостол Павел — с мечом, которым его обезглавили, Власий Севастийский — с железными гребнями, которыми строгали его плоть, Лаврентий Римский — с решеткой, на которой его изжарили. Погруженная в эти размышления, сестра Вероника вдруг поняла, что ее схватили за руки и чем-то обвязали запястья.

— Девочки, — сказала она, пытаясь освободить руки от веревки. Нет, не веревки — это же проволока. — Боюсь, мне несколько больно.

Из-за колонны, ухмыляясь, вышла Маргарет.

— Маргарет, ты меня слышала? — прорычала сестра Вероника. — Развяжи меня сию же секунду.

— Вы еще не догадались, какая вы святая, сестра? — вместо ответа спросила Маргарет.

— Я уже начинаю сердиться на вас, девочки, — сказала сестра Вероника.

— Ну что вы, сестра, — сказала еще одна из девочек. — Угадайте.

— Я не хочу угадывать! — рявкнула сестра Вероника. — Я хочу, чтобы вы развязали меня сию же секунду.

Девочки захихикали.

— Может, это даст вам подсказку. — Барбара достала большие клещи, которые нашла на конюшне. Сестра Вероника однажды видела, как смотритель вытаскивает ими из забора огромный ржавый гвоздь.

Она снова потеребила проволоку на запястьях, но, кажется, только затянула ее туже. Путы врезались в кожу, и сестра Вероника поморщилась.

— Ну же, сестра Вероника. — Барбара с усмешкой повернулась к остальным девочкам. — Вы наверняка догадаетесь.

Однако сестра Вероника уже догадалась.

— Это зашло слишком далеко! — сказала она голосом, который должен был звучать властно, но вместо этого получился тоненьким и умоляющим.

— Можешь кричать сколько угодно, глупое дитя, — сказала Барбара, и сестра Вероника поняла, что она подражает ей. — Никто тебя не услышит.

Барбара кивнула девочкам, и сестра Вероника почувствовала, как чьи-то руки схватили ее за лицо: одна держала челюсть, а другая цепляла что-то ей на нос. Бельевую прищепку. С выражением мрачной решимости Барбара шагнула вперед.

— О Господи! — выдохнула сестра Вероника. — Боже мой!

Аполлония Александрийская. В житиях святых была довольно неприятная гравюра: пухлолицая женщина держит инструмент, отдаленно напоминающий тот, которым Барбара теперь щелкала у нее перед носом. Аполлония Александрийская — ее пытали, привязав к колонне и вырвав все зубы. Аполлония Александрийская — покровительница зубных врачей.

Прищепка больно сжимала сестре Веронике нос, и ее размытые очертания почти скрыли из виду Барбару и клещи, которые придвигались к ней все ближе.

* * *

Эти клещи неприятным образом так и стояли в моем воображении, и мне показалось, что в Женщине в белом есть нечто такое, отчего легко представить, что это она держит их в руках. Однако несмотря на эту тревожную мысль я широко зевнул, силясь не задремать. Накопительный эффект рассказов, как бы они меня ни пугали, был таким же, как у сказок на ночь: мне хотелось спать все сильнее и сильнее.

Правда, вспомнить, как мне рассказывали сказки на ночь, оказалось непросто: мои родители не придавали ритуалам такого рода большого значения. Напрягая память, я неожиданно вызвал в памяти образ той самой гувернантки, которую я уже упоминал и с которой так жестоко обходился.

Я вспомнил, как она улыбалась мне, когда желала доброй ночи, вспомнил тихий хлопок, с которым она закрывала книгу, и почувствовал укол вины и стыда. Женщина в белом, кажется, заметила эти чувства на моем лице и с любопытством на меня посмотрела.

Честно говоря, мне становилось все труднее поддерживать с ней зрительный контакт. Я боялся, что через некоторое время впаду в глубокое забытье, как и мои попутчики.

Пытаясь скрыть свое сонливое состояние от Женщины в белом, которая выглядела как никогда свежо и бодро, я заговорил неестественно жизнерадостным голосом и громко хлопнул в ладоши.

— Что же, мы, выходит, до сих пор не двигаемся? Возможно, мне стоит выйти и разыскать машиниста.