— Однажды в субботу мы с несколькими товарищами из школы отправились в Лондон и пошли в мюзик-холл. Было страшно весело. Там был мужчина, который выбрался из бака с водой. А одна собака исполнила государственный гимн.
— Звучит замечательно.
— Боюсь, некоторые шутки бы вас возмутили.
Она улыбнулась.
— Там была леди, которая… — начал было я, но не смог подобрать вежливых выражений, чтобы описать действия этой леди, а потому сконфуженно поглядел на спящего Епископа и потер руки.
— А настоящий театр? — спросила она. — Что вы скажете о великом барде — Шекспире?
— Думаю, я видел недостаточно, чтобы судить. Однажды отец водил меня на «Макбета». Очень занимательно.
— Ах,
Прошла вечность, прежде чем ее слова достигли моего слуха, будто нас разделяла не пара футов, а целое ущелье. Воздух словно сгустился, и мы застыли в нем, как в желе. Я из последних сил сосредоточился на Женщине в белом и подгонял разум, чтобы тот скорее сочинил ответ.
— Что ж, полагаю, мне понравился сюжет о ведьмах, предсказаниях и прочем, хотя вы и сказали, что я люблю все рациональное. И мне, как вы знаете, нравятся мрачные истории. Ну а в «Макбете» много крови, убийств, привидений и много чего еще.
— Совершенно верно.
Я на мгновение закрыл глаза, но тут же открыл их, испытав жуткое ощущение, что падаю.
— И, конечно, мне нравится все, что связано с историей, — продолжил я. — Рыцари, воители и так далее. Я бы очень хотел отправиться в прошлое и посмотреть, как все действительно было в те времена.
— Вы хотели бы? — Ее голос звучал равнодушно. Почему-то девушек обычно не слишком интересуют подобные вещи. Отчасти поэтому я считал, что собеседницы из них никудышные.
— О да. Разве не замечательно было бы понаблюдать за битвой при Гастингсе или осадой Трои? Не могу представить себе ничего более увлекательного.
Женщина в белом наградила меня довольно сочувственным взглядом.
— Битвы не столь увлекательны, как вам кажется.
Для того, кто никак не мог иметь опыта военного дела, она произнесла эти слова с холодной и странной уверенностью. И тут меня озарило.
— Возможно, вы медсестра, мисс? — сказал я, взмахнув в воздухе указательным пальцем на манер университетского профессора, решившего особенно трудную математическую задачку.
Она склонила голову набок и улыбнулась.
— Нет, — ответила она через мгновение. — Нет, дорогой мальчик, я не медсестра. Хотя меня часто призывали к больным, и надеюсь, что иногда эти визиты приносили им облегчение.
Женщина в белом взглянула на часы.
— Который час? — спросил я.
— У меня есть для вас еще одна история, — сказала она. — Хотите послушать?
Я нахмурился, не получив ответа на свой вопрос, но не мог выдержать ее взгляда и, вздохнув, кивнул. Честно сказать, я слишком утомился, чтобы протестовать.
— Чудесно, — сказала она, постучав кончиками пальцев обеих рук друг о друга. — Она о монахине.
— Да что вы?
— Да, — ответила она довольно. — Ее звали… Впрочем, вы это сейчас узнаете. Давайте начнем.
Сестра Вероника
Сестра Вероника провела тыльной стороной руки по лбу, вытирая собравшиеся на нем капельки пота. Она глубоко дышала носом, и ноздри ее при этом раздувались. Собравшись с духом, она улыбнулась своей сияющей белозубой улыбкой — улыбкой, которая, по словам матери-настоятельницы, могла озарить даже самые темные времена.
— Можешь кричать и визжать сколько угодно, глупое дитя, — сказала она. — Эти древние стены ужасно толстые, и от города мы далеко. Никто тебя не услышит, а если и услышат, то не придадут значения.
Сестра Вероника подняла лещиновый прут над правым плечом и опустила его под таким углом, что он со свистом разрезал воздух и хлестко ударился о голые ноги девочки.
Та завизжала от боли, и сестра Вероника сжала губы, прежде чем снова поднять и опустить прут. Свист. Удар. Визг.
Сестра Вероника закрыла глаза и позволила трепещущему от эйфории сердцу замедлить биение. Девочка стонала и всхлипывала, прижимаясь лбом к вытянутым рукам. Она цеплялась за край стола так, что побелели костяшки. Постепенно сестра Вероника очнулась от своего транса.
— Ступай, дитя. — Она чувствовала, как подступает привычная головная боль. — Мы все должны стремиться к тому, чтобы уподобиться святым, которые переносили страдания с кротостью, стойкостью и достоинством.
Девочка поморщилась, соскользнула со стола и, как могла, подошла к своим товаркам, стоящим тут же.
— Хотя, конечно, — продолжала сестра Вероника, — благословенные святые не стали бы красть с кухни, правда?
Сестра Вероника позволила себе усмехнуться, однако ее улыбка быстро исчезла, как это бывает с улыбками, когда их никто не разделяет. Девочки слышали, что именно сестра Вероника думает о благородных страданиях святых, уже много раз — много, очень много. Ее речи часто сопровождались широкой белозубой улыбкой. И побоями.