Страшный суд: Православное учение

«Мой отец знал о своей кончине за несколько лет, – рассказал помещик Тулупов, – и вот как это ему было открыто. Накануне своих именин, с 31 декабря на 1 января, он увидел во сне своего отца, Михаила Васильевича, который объявил ему об их скором свидании в лучшем мире.

– Ты умрешь, – сказал ему мой дедушка, – 2 января, в день и моей смерти.

– Как, – вскричал мой отец, – так скоро?!

– Нет, ты умрешь в среду.

И действительно, спустя несколько лет, в первую случившуюся среду, которая совпадала со вторым днем января, мой отец умер».

* * *

В конце прошлого столетия помещик 3имин, человек еще не старый, обремененный многочисленным семейством и имевший при этом довольно ограниченное состояние, служил для своей семьи единственной опорой.

Однажды 3имин сильно заболел и, видимо, начал приближаться к смерти. Врачи отказались его лечить. Убитая горем жена оплакивала больного мужа как умершего, представляя свое безвыходное положение. Видя все это, безнадежный больной начал мысленно просить Бога продлить ему жизнь, пока он пристроит старших сыновей и таким образом оставит на их попечение своих младших детей. После этой молитвы он уснул и проспал довольно долго. Пробудившись, Зимин немедленно позвал к себе жену и радостно сообщил ей, что видел во сне архипастыря Белгородского Иоасафа (Горленко), которого помнил еще при его жизни. Архипастырь в сонном видении сказал ему, что по милосердию Божию, ради невинных малюток, дается ему еще двадцать лет жизни. Но через двадцать лет, в этот день, Господь призовет его к Себе.

Рассказав свое сновидение, больной попросил жену записать в молитвенник все это с его слов, что и было исполнено. И безнадежный до этого больной Зимин начал, к удивлению семьи и лечивших его врачей, быстро поправляться и вскоре совсем выздоровел.

Ровно через двадцать лет, в назначенный день, 3имин почил вечным сном на руках своих сыновей и дочерей, уже пристроенных и обеспеченных, с благодарной молитвой на устах.

Молитвенник его с записью и сейчас хранится у его потомков как фамильная ценность.

* * *

«Наши родители большей частью жили в своем имении, – рассказывает графиня Чистова, – и так любили друг друга, что пережили один другого очень ненадолго. Вскоре после их кончины наступил храмовый праздник в нашем селе. Я и все мои сестры уже были замужем, но к этому дню мы собирались всей семьей в наше имение, чтобы помолиться вместе о наших дорогих покойниках. Это было летом. У всех нас были хорошие голоса, и мы обычно пели на клиросе.

Накануне праздника, после обеда, все мы сидели в большом зале, из которого стеклянная дверь выходила на террасу, а с террасы был вход в сад. Сестры спевались, готовясь петь на другой день за обедней в память родителей. Я же была не совсем здорова и в спевке не участвовала, а сидела в конце зала напротив стеклянной двери, разговаривая с двоюродным братом. В этот день сестры пели необыкновенно хорошо. Слушая их, я подумала: «Если бы живы были наши родители, как они были бы довольны, слушая их!» Смотря на брата, что-то мне говорившего, я вдруг обернулась на дверь, выходящую на террасу, и… о ужас! В дверях стояла моя мать в простом белом капоте и белом чепчике с оборочкой, как была похоронена, и пристально смотрела на меня. Не веря своим глазам и думая, что это воображение рисует мне ее образ, я стала смотреть вниз. Через минуту я подняла глаза, а она стала тихо приближаться ко мне.

Я встала и пошла к ней навстречу. Как только я двинулась, она стала отступать к двери, лицом ко мне, не оборачиваясь. Я приблизилась к ней, а она все отступала, продолжая пристально смотреть на меня. Так она спустилась с террасы в сад и я за ней. В аллее она остановилась. Я также остановилась и хотела взять ее за руку, говоря:

– Я с тобой!

Но она отчетливо сказала:

– Не прикасайся ко мне, тебе еще не время!

Потом она произнесла еще несколько слов, повторить их я не могу, затем улыбнулась, лицо ее точно просветлело каким-то блаженством, и она тихо стала отделяться от земли, подниматься вверх и исчезла в пространстве».

* * *