Страсть и власть

—…Из церкви мы направились к Клэридж, где был накрыт праздничный стол. Нам удалось достать шампанское, никогда оно не казалось таким вкусным… Мои родители обрадовались сообщению о свадьбе. — Впервые за весь вечер в его глазах заблестели веселые огоньки. — Они решили, что невеста мне "подходит". В бостонских газетах, в "Нью-Йорк таймс", гроутонском и гарвардском альманахах были напечатаны фотографии и наша история. Мои родители приветствовали вхождение молодой прекрасной Алисы Стьювейсант в семью Расселов.

"Ну же, папа, вернись к Иштвану, расскажи еще о нем!"

— Через месяц после свадьбы Алиса объявила о своей беременности, и Красный Крест немедленно отпустил ее домой. А я вернулся только через год, ты уже родилась — чудесная маленькая девочка, красавица с белоснежной кожей, большими зелеными глазенками и темными кудрями, просто ангелочек с итальянских фресок. Ты не была блондинкой, как мы с матерью, но в тебе все находили признаки английской ветви Расселов и датской крови Стьювейсантов…

Марийка выжидательно смотрела ему в глаза, но он не понял этого взгляда.

— Никогда в наших двух семьях не обсуждался вопрос, что ты родилась через семь месяцев после свадьбы, а не через девять. Кроме того, мы поженились в Европе, и никто не считал…

Марийка понимала, — тогда была другая эра. Семьи Расселов и Стьювейсантов никогда бы не породнились, если бы возникли сомнения насчет ребенка. Такие вещи "неприемлемы" и "недопустимы" в глазах бостонской элиты.

— Но почему?.. Вернее, как ты чувствовал, переживал тот факт, что я не твоя родная дочь?

— Для меня не имело значения, что она забеременела от другого мужчины. Его не существовало, а я так любил Алису. Ты могла бы так никогда и не узнать об Иштване. Для меня ты была моим ребенком. Все эти годы я так считал, даже в мыслях не позволял себе чувствовать иначе. И вот сейчас, когда может случиться…

— Ты знаешь что-нибудь о семье Иштвана? — не удержалась от вопроса Марийка.

Она видела, как это ранило Чарльза.

— Твоя мать ничего не знала о его семье, так же как и они о ней, о тебе. У них были мимолетные встречи за те две недели. Твоя мать не знала венгерского, а он с трудом понимал английский…

Это было так не похоже на ее мать — строгого поведения медсестра, добровольно вступившая в Красный Крест, теряет невинность со случайным знакомым, с которым не может поговорить на одном языке? Трудно было в это поверить.

— И все же, папа, почему ты решился мне рассказать правду спустя сорок четыре года после моего рождения? Я не понимаю. Что тебя заставило?

— Потому что скоро я умру, Марийка. Я уверен, для тебя это важно знать, как ты появилась на свет.

— Ты мой отец.

Марийка почувствовала, что мир, казавшийся ей незыблемым, рушится, все ее защитные реакции разом отказали, и слезы потоком полились из глаз.

— Только ты для меня важен, папа, ты и Лайза.

— Ты должна была узнать правду. — Чарльз слишком хорошо знал свою дочь — даже если она плачет, то не теряет мужества. — Когда-нибудь твоя венгерская кровь позовет тебя на родину предков. Но я ничем не могу тебе помочь, Алиса не называла ни имен, ни адресов. В Лондоне он был с секретной миссией. Откуда он родом и где погиб, она не знала.

— Послушай, папа! Единственное, что сейчас важно, это перенести операцию и поправиться.

Марийка услышала, как хлопнула входная дверь. Вернулась Лайза. Она помогла отцу подняться и повела его в столовую, позвав Лайзу к столу.

Они поели под болтовню Лайзы, рассказывавшей об учебе и друзьях. Чарльз с интересом ее слушал и, как всегда, давал дельные советы.

Когда они поужинали и Чарльз поднялся из-за стола, Марийка шепнула ему на ухо:

— Я буду рядом во время операции. Перезвоню тебе и узнаю точное время. Ты нормально себя чувствуешь, чтобы лететь сегодня домой?

Чарльз кивнул, обнял Марийку и поцеловал. Прощались они дольше обычного. Когда она вернулась, Лайза заметила:

— Мам, вы как-то странно вели себя оба и прощались как будто на вечность.

— Все возможно, моя дорогая Лайза. — Она обняла дочь, и они вернулись в гостиную, усевшись рядышком на диван.

— Я очень беспокоюсь за отца, — сказала Марийка. — Он очень плох, Лайза.

— Мам, я почувствовал это. Что с ним?

— Рак толстой кишки, ему предстоит операция через три-четыре дня. Я полечу в Бостон, чтобы быть рядом с ним. Хорошо, если ты полетишь со мной, так мне будет спокойнее. У дедушки очень плохой диагноз, он сам сказал.

— Не переживай за меня. Ситуация с дедушкой сейчас важнее моих неприятностей.

Две женщины сидели рядом, и каждая думала о своем.

Все сейчас казалось неважным по сравнению с тем, что поведал Чарльз Рассел. Они обе постоянно чувствовали его присутствие в их жизни. Страшно было подумать, что они могут его лишиться.

Хотя Чарльз и жил в другом городе, он даже после смерти Дейвида оставался для них "мужчиной в семье".

Через полчаса мать и дочь поднялись на второй этаж и разошлись по своим спальням. Марийка около часа пыталась заснуть, но так и не смогла. Она включила лампу и набрала чикагский номер — ей хотелось услышать голос Джонатона.