Страсти и другие рассказы

— Еврейская пресса, — сказал я, — совсем не то же самое, что американская пресса. Пока то, что я напишу, прочтет мой редактор и наберет наборщик, пройдет неделя, а то и две. Здесь спешить не умеют. Лучше попробуйте обратиться к адвокату.

— Где я возьму адвоката посреди ночи? Они пришли в больницу и унесли его. Если вы мне не поможете, я повешусь.

Мы проговорили полчаса. Карола Липинская-Коган пообещала перезвонить утром, но так и не перезвонила. Днем в редакции меня позвали к телефону. Низкий мужской голос на идише со всеми типическими повышениями и понижениями интонации, характерными для той области Польши, где прошло мое детство, произнес:

— Меня зовут Сэм Парсовер. У меня для вас печальные новости. Реб Гетцеле Терцивер скончался. Хотя мы, терциверские хасиды, имели к нему немало претензий, нельзя не признать, что это был великий человек с кристально чистой душой. Мы делали для него все, что было в наших силах, но, если человек без конца постится, разве он может жить? Он угас, как святой. Похороны состоятся завтра, и мы бы хотели, чтобы вы произнесли речь над его гробом. Вы же были друзьями. Он часто говорил о вас со мной и моей супругой.

— Я слышал, что Гетцеле хотел, чтобы его кремировали.

— Кто это вам сказал? Эта сумасшедшая? Не верьте ни одному ее слову. Она мучила Гетцеле и отбирала у него все до последнего цента. Он, рыдая, умолял меня избавить его от нее. Она приняла христианство. Как такой чуткий человек, как Гетцеле, мог связаться с этой гадиной, выше моего разумения. Приходите, отдайте последнюю дань уважения памяти реба Гетцеле. Он подарил моей жене свое толкование на Книгу Бытия. Мы хотим его опубликовать с вашим предисловием. Служба начнется…

Сэм Парсовер сообщил, во сколько начнется служба, продиктовал адрес синагоги и объяснил, как добраться туда на метро. Ожидаемого звонка Каролы Липинской-Коган так и не последовало. На следующий день я явился в синагогу, заполненную американскими хасидами; одни были в ермолках, другие — в шляпах, некоторые с козлиными бородками, кое-кто вовсе без бороды. Большинство женщин было в париках. Все ждали моей надгробной речи. Тускло поблескивали электрические свечи. Гроб был установлен рядом с возвышением для кантора. Сначала говорил раввин с бородой черной, как смоль. Затем выступил Сэм Парсовер. Он оказался низеньким, широкоплечим, с большим животом и реденькой бородкой, словно приклеенной к его круглому подбородку. Я искал глазами в толпе Каролу Липинскую-Коган, но ее нигде не было. Скандал начался уже после того, как я произнес несколько слов, а кантор пропел «Господь милостив». В синагогу ворвалась женщина в трауре, с вуалью на лице и, расталкивая собравшихся, принялась протискиваться к гробу. Это была Карола Липинская-Коган.

— Лицемеры! Воры! — вопила она. — Преступники! Полиция! Полиция!

Она начала было читать стихотворение Гетцеле. Двое молодых хасидов схватили ее за руки, третий зажал ей рот.

— О горе нам! — причитал какой-то старик. — Надругательство над усопшим.

Я не хотел ехать на кладбище, но меня чуть ли не силой впихнули в лимузин, специально, как я понял, заказанный для нехасидов, так как моим соседом оказался дородный молодой человек с бритым лицом, без головного убора, в светлом костюме и ярком галстуке. Его черные волосы были набриолинены. Он приветствовал меня понимающей сладкой улыбкой.

— Доктор Макс Баскинд, — представился он. — Гетцеле Терцивер был моим пациентом. К сожалению, когда он обратился ко мне, было уже слишком поздно.

Доктор Баскинд протянул мне пухлую руку с перстнем на мизинце.

Мы разговорились, и я упомянул о Кароле Липинской-Коган. Доктор Баскинд ее знал.

— Больная женщина, патологическая лгунья. Я не психиатр, но и так ясно, что у нее паранойя. Мой отец — член общины терциверских хасидов, и я все о них знаю. Старый раввин сам был психопатом. Это у них семейное. Я слышал, что он ел на Девятое Ава и постился на Пурим. Он избивал своего служку курительной трубкой.

— А что из себя представляет жена Сэма Парсовера? — поинтересовался я.

— А, они тоже у меня лечатся. Это фантастически богатые люди. Он сделал деньги на продаже спиртного. Они поддерживают всех раввинов подряд и здесь, и в Иерусалиме. Страшно много едят, оба больны диабетом. Они как-то пригласили меня к себе на шабат и угощали такими порциями, что слон и то бы, наверное, объелся. Они все готовят на сале: лук, тушеное мясо, мясной пудинг. И вы думаете, у них был один пудинг — три! А потом еще отдельно подали пирог с салом. Кроме всего прочего, у нее проблемы с желчным пузырем.

— А правда, что у Гетцеле был роман с мадам Парсовер?

— Роман? Что вы называете романом? Гетцеле высказывал ей свои безумные идеи, а она млела от этого. Это она притащила его ко мне. Он тут же стал давать мне уроки медицины.

— Скажите, а Гетцеле в самом деле был половым гигантом?

Доктор Баскинд широко улыбнулся, обнажив мелкие, как у ребенка, зубы.