Страсти и другие рассказы

— Погодите, не перебивайте, — сказала тетя Ентл. — Да, она вышла замуж. И похоже, больше ей вообще ничего не было нужно. Она и до этого была лежебокой, а теперь, когда оказалась сама себе госпожа, превратилась просто в какой-то ком теста. Сутками спала, даже есть ленилась. Когда к ней обращались, не могла взять в толк, чего от нее хотят. «Что, кто, где?» — бормотала она, как во сне. Когда дочери Мендла узнали, что отец сменил мать на Зисл, они перестали присылать деньги. Но ему хватало и того, что есть. Спустя какое-то время от них ушла домработница — никто особо не опечалился. Зисл лежала, как парализованная, и если Мендл не приносил ей поесть, то и не ела. Самому Мендлу было довольно буханки хлеба и луковицы. На могилу родственника не принято ходить в течение первого года после смерти. Однако Мендл бывал на кладбище каждый день. По его просьбе у могилы Песи соорудили скамеечку, и он сидел там и пел псалмы.

Могильщик из Пини получился неважный. Он даже лопату не научился держать как следует. Мендл стал ему помогать. Жена Пини не знала, как ухаживать за огородом. Мендл начал работать на огороде: пахал, сеял, выпалывал сорняки. Он даже ночевал у Пини, а домой приходил только на шабат. «Мендл, — спрашивали его, — зачем ты это делаешь?» На что он отвечал: «Там я хотя бы чувствую себя дома». А что ждало бедолагу в его настоящем доме? Зисл даже субботнюю запеканку не могла испечь. А когда пыталась, та выходила либо сырой, либо горелой. Поговорить было не с кем. Из Зисл слова было не вытянуть. Мужчина ей был не нужен, а Мендлу, похоже, была не нужна женщина. А потом, разве Зисл была женщиной? Не жена, а — прости, Господи, — куча мусора! Он даже питаться стал у Пини. Ночью ему клали на пол соломенный тюфяк. На нем он и спал. Фактически могильщиком работал Мендл, а Пиня только получал жалованье. Кроме того, Мендл сотрудничал в погребальном обществе. Он приходил к умирающим и подносил перышко к ноздрям. Обмывал тела тоже он. А еще помогал нести гроб на похоронах, в общем делал все, что требовалось.

На Симхат-Тора, по обычаю, председатель погребального общества давал праздничный обед. И так как Мендл столько трудился в течение года, решили, что это будет обед в его честь. Что-что, а выпить эти ребята были мастера! Водка лилась рекой. Женщины зажарили гусей, уток, кур, сварили целые котлы капусты с винным камнем, испекли струдели, печенье, пирожки, все что душе угодно. В знак признательности члены общества хотели водрузить тыкву со свечами на голову Мендла и танцевать, подняв его на руки. Но он все бросил и убежал к покойнику. Тех, кто умирает на восьмой день праздника Кущей, положено хоронить на Симхат-Тора. Так сказано в Талмуде.

Тем летом — это было за два года до того, как рынок сгорел, — у нас вспыхнула эпидемия. Что тогда творилось! Не приведи Господи. Полгорода умерло за семь недель. Улицы заросли травой. Бывало, разговариваешь с кем-нибудь, и вроде бы все нормально, человек жив-здоров, а на следующий день — раз, и умер. Доктор Оболовский запретил есть сырые фрукты и пить некипяченую воду. Но это не помогло. Когда начинались колики, спасти человека можно было только одним способом: растирать ноги и живот водкой. Но кому прикажете этим заниматься? Стоило дотронуться до больного, и у вас тоже начинались колики. Вскоре Оболовский отказался навещать больных; однако это его не спасло, он все равно умер, а вслед за ним и его жена. Аптека закрылась. Аптекарь залез на чердак, куда никому не разрешалось подниматься, кроме кухарки, приносившей ему еду. Он тоже умер. А были такие, которые как ни в чем не бывало пили воду из колодца, ели неспелые яблоки, и хоть бы хны. Но в основном люди, конечно, предпочитали не лезть на рожон. Вот тогда-то, мои дорогие, город понял наконец, что такое Мендл! Он ходил из дома в дом и растирал заболевших. Когда кто-нибудь умирал, Мендл относил его на кладбище. Половина погребального общества отправилась на тот свет, остальные попрятались, как мыши. Мендл стал всем: и врачом, и могильщиком. Пиня с семьей перебрался в соседнее местечко.

Рыночная площадь опустела. Смотришь в окно, а там ни одной живой души. Даже собаки, всегда крутившиеся у мясных лавок, либо убежали, либо сдохли. Один Мендл ходил по городу с кувшином водки. Кажется, он вообще не ложился спать. Ручищи у него были железные, и, когда он кого-нибудь растирал, алкоголь проникал прямо в кровь. Одному Богу известно, скольких он спас! Остальных похоронил. Он покупал материю и сам шил саваны. В начале эпидемии его борода была только чуть-чуть седой, а в конце — белой, как у старика. Да, я забыла сказать, что Зисл тоже умерла. Но так как она и при жизни-то была как мертвая, какая разница? Мендл похоронил ее не рядом с Песей, а возле ее отца. Холера началась на семнадцатый день месяца Таммура, в день поста, а кончилась только в середине Элула.