Однажды моя мама — да почиет она в мире — вышла ночью вынести помои и увидела двух лошадей. На одной сидел граф Лежинский, на другой — какое-то чудовище в женском обличии. Лошади шли галопом, но перестука копыт слышно не было. Мама вернулась домой бледная, как полотно. Она рассказала о виденном деду, и он велел ей держать язык за зубами. Наутро он послал за переписчиком, чтобы тот проверил мезузу.
Помещичьи дочери, кажется, уже не жили в имении к тому времени. Графиня отослала их к тете, чтобы они не видели творящегося непотребства. Сама графиня давно смирилась со своей горькой долей. Теперь помещик редко ночевал дома. Он развлекался в пещере с этим дьявольским отродьем. Крестьяне рассказывали, что видели, как глухой зимней порой он купался с ней в реке. Иногда из пещеры доносился мерзкий смех: это помещик хохотал над ее непристойностями. Как-то раз он сказал деду: «Одна ночь с ней стоит всех земных услад».
Дедушка напомнил ему, что Бог все видит и карает нас за наши беззакония, на что помещик ответил: «А нам так или иначе — гореть в аду» — и зашелся диким смехом, как ненормальный.
Он надеялся, что все сойдет ему с рук, но, конечно, такое идолопоклонство не могло остаться безнаказанным. Дайте воды. От этих рассказов у меня даже в горле пересохло.
Да, такие люди, наверное, думают, что будут жить вечно. В церковь по воскресеньям он не ходил. По их обычаю, перед Пасхой священник приходит освятить хлеб, но Лежинский никогда не пускал его в дом. Я помню, как женщины поносили его на чем свет стоит. Когда-то чернокнижников сжигали на кострах. У евреев, кстати, тоже такое было. Я читала, что один мудрец повесил восемьдесят ведьм.
В общем, граф жил, как хотел. Вдруг заболела графиня; ее лицо пожелтело, как при желтухе. Она перестала есть. Пришел врач из Замосца, да разве врачи что-нибудь понимают? Ее дочери приехали. Ходили слухи, что помещик отравил жену. Но зачем ему было ее травить? Разбитое сердце — самый страшный яд.
У графини были драгоценности. Чтобы уберечь украшения от графа, она их спрятала в каком-то тайнике. Почувствовав, что близится ее смертный час, она позвала дочерей и открыла им местонахождение сокровищ. «Я получила эти вещи в наследство от бабушки, — сказала она, — и не хочу, чтобы они достались ему». Но когда дочери отыскали тайник, он был пуст. Лежинский добрался до драгоценностей с помощью черной магии. Когда графиня об этом узнала, у нее началась агония. Зятья пришли к помещику требовать денежную компенсацию, но он наставил на них пистолет. Он хотел, чтобы графиню похоронили не на кладбище, а за домом без отпевания, но дочери воспротивились. Состоялись похороны, в которых помещик не участвовал. Если бы он появился, толпа забила бы его камнями.
После смерти матери дочери уехали и никогда уже не возвращались в те края.
Мой дед попробовал было помирить их с отцом. Раньше приказчик был, можно сказать, членом семьи. Он носил графских дочерей на руках, когда они были еще совсем крошками, угощал их конфетами и печеньем. Но тут они заявили: «Его для нас не существует. Он нам больше не отец».
Усадьба начала хиреть на глазах. Стены крошились, полы гнили, амбары кишели крысами и мышами. Даже деревья стали какими-то больными: все ветви опутала паутина. Один управляющий умер, другой сбежал. Оставшись без присмотра, крестьяне перестали работать. В графском имении у мужиков были свои земельные наделы. Два дня в неделю они работали на себя, четыре — на помещика. Но без надзора, конечно, разленились. Граф вызвал моего деда и сказал: «Лемл, возьми имение в аренду». Дед подписал соответствующие бумаги и принял на себя заботу об имении. Если б не он, все развалилось бы значительно быстрее.
Где это сказано: «Преступник кончает жизнь на виселице»?
Пару лет помещик творил свои мерзости без помех. Зачем ему жена, когда он мог развлекаться с этой дьяволицей? Вдобавок он стал пить. Время от времени арендатору требуется переговорить с владельцем о том о сем. Не может же он все вопросы решать сам. Бывало, деду надо подписывать какую-нибудь бумагу, а посоветоваться не с кем. После того как граф выпивал, он, не снимая башмаков и пальто, валился на кровать и засыпал, как убитый. Его было не добудиться. Да и потом, какой еврей осмелится будить помещика? Он храпел, как резаный вол на бойне. Крестьяне утверждали, что он больше не ходит в пещеру. Это чудовище само приходило к нему в постель по ночам. Зимой на снегу замечали следы гусиных лап.
Служанка жаловалась, что все простыни провоняли серой. Из-за этой Лилит в наших местах не стало отбоя от лис и куниц. Крестьяне рассказывали, что по ночам то и дело видят теперь сов и летучих мышей. Они прилетали и оскверняли зерно. Дедушка уже сам был не рад, что согласился на арендаторство, но из-за того, что до графа было не достучаться, не мог расторгнуть соглашение.