Страсти по Митрофану

Костик всегда рядом с Элей, рядом с ним – Софья, которая оберегает Костика от Элиных дружеских насмешек, защищает, отстаивает его мужские права, мужскую гордость, потому что Костик сам ничего отстоять не может, краснеет, смеется, толкает Элю, ненароком прижимаясь к ней своим костлявым телом, говорит: «Дура!» – и убегает подальше, потом приходит опять, просит есть или проверить математику. Но Ирочка стала обхаживать Костика внезапно и энергично. Теперь уже она приглашает Таньку и Костика – на праздник воздушных шаров в торговом центре, на выставку промышленного текстиля, на презентацию книги о развитии кораблестроения в России, после которой обещали бесплатно накормить и сфотографировать для научно-популярного журнала. Тане интересно попасть на страницы журнала, Костику – поесть. Он из вполне обеспеченной семьи, дома его кормят хорошо, но он всегда хочет есть и на слово «еда» реагирует как на пароль. Костик идет туда, где еда. Поев – туда, где Эля.

Никто из подружек ни слова не написал ей. Странно, почему. Хотя бы Танька, которая ревностно не дает Эле сесть ни с кем, кроме нее, и сама громогласно называет себя лучшей подружкой. Ходит с Ирочкой на презентации и выставки и требует безоговорочной Элькиной дружбы.

Дружить с Таней – это все бросить и болтать с ней часами, если Тане становится грустно, делать за нее вариант по математике и физике, проверять ее сочинения, в которых Таня может сделать тридцать-сорок грамматических ошибок, читать Танины стихи, которые она пишет в стиле японских хокку, только на русский манер, и не про природу, и не тонко… «Вот и лист упал. Блин! Чё б ему еще не повисеть? Осень». Зато мальчикам нравится, они хохочут.

Элька посмотрела на фотографию смеющихся друзей. Они снялись в парке. Ирочка, тесно льнущая к Костику, Танька, выставившая вперед тонкие губы и сбившая волосы на глаза, так что те начали слегка косить, София с непроницаемой улыбкой, стоящая с другой стороны от Костика, близко, но порознь, София не позволит себе прикасаться к мальчику напоказ, ее восточная гордость не позволит, Ваня, на всех фотографиях с вопросительной улыбкой смотрящий на Таньку, Костик, разрумянившийся, и, как обычно, потерявший равновесие в момент, когда стали фотографироваться, и еле держащийся на ногах – ноги так сильно выросли совсем недавно, Костик управляться пока с ними не научился…

Почему так все горько? Почему такие несовершенные отношения? Почему еще полтора-два года назад они дружили без оглядки, смеялись, ходили гулять в парк, играли в мяч, в «крокодила», вместе смотрели фильмы, а теперь… Может, все-таки позвонить родителям? Эля, вздохнув, набрала их номер.

– Элька! – обрадованно выдохнула мать. – А мы звоним-звоним тебе, связи нет…

– Я на море гуляла.

– На море? Ну и как там, дочка, хорошо?

– Хорошо…

Ну что она спрашивает… Море – это море, а Эля – это Эля. Просто от моря счастливым не станешь, по крайней мере, в пятнадцать лет.

– Элька, сейчас я отца дам. Он тоже хочет с тобой поговорить.

Как будто Лариса сейчас с ней поговорила. Если это называется разговор с матерью, когда у тебя кошки на душе скребут…

– Элька, как ты? Добралась до Юрмалы?

– Добралась, пап. Завтра конкурс.

– Выспись, дочка. У тебя все хорошо?

Сказать? Кому из них? Как это сказать, как описать то, что произошло днем? Неужели отец сам не слышит по голосу, что ничего хорошего у нее нет? Как сказать – он меня обнял и взял за руку, а через несколько минут наорал на меня ни за что ни про что, плюнул в мою сторону и ушел? Его отцу стало плохо, я не так отреагировала, но Митя же говорил такую ерунду, даже страшно повторять…

– Пап…

– Ты грустишь? Надеюсь, ты поела хорошо?

– Хорошо, пап.

– А что ела? Как там кормят?

– Кормят на убой, пап.

– Сколько раз в день?

– Восемь, пап.

– Во-осемь? Может, и мне к тебе прилететь на пару деньков?

Было бы неплохо, папа, если бы ты отдал часть дел своим заместителям и прилетел ко мне на пару деньков, да хотя бы на день…

– Прилетай, пап.

– Хм… хм… – закряхтел Федор. – Вот, значит… Ну куда мы с матерью от фабрики денемся… Сама знаешь…

– Знаю, пап. Все хорошо.

– Дочка, дочка… А хлеб их пробовала? Не забудь привезти что-то.

– Пробовала, целый день ем хлеб.

– Эля… Ну-ка, знаешь ли… Включи-ка скайп. Хочу на тебя посмотреть.

– Нет связи, пап.

– Точно?

– Точно. Интернета нет.

– Европа все-таки… – с сомнением протянул Федор.

– У них кризис, пап. Все уехали на работу в Германию, и урожай пропал, собирать некому, покупать некому…

– Элька, – прервал ее отец, – прекрати болтать. У тебя на самом деле все хорошо?

Элька услышала встревоженный голос матери: «Что у нее?»

Совсем низко пролетели две толстые белые чайки, крикливо переговаривающиеся между собой. В просвет между соснами был виден кусочек свинцового моря, светлого, спокойного, и медленно садящееся солнце в серо-голубой пелене облаков. «Что у нее…» Вопрос-то какой!.. Да ничего у меня, мам! У меня – жизнь. У тебя – жизнь, у папы, у вас вместе, и вот теперь у меня – жизнь. И в ней все не так, как хотелось бы.

– Элька, не молчи.

– Я не молчу, пап.

– Все нормально?