Страсти по опере

Там есть моменты чисто французские — прикидывающийся джентльменом Мефистофель, безупречно вежливый поначалу Фауст, рыцарственный Валентин, заигрывание Мефистофеля с Мартой и в итоге простодушие в соединении с галантностью и кокетством порождают настоящий французский флёр.

Помните, как Михаил Афанасьевич Булгаков — а «Фауст» наряду с «Аидой» был его любимой оперой! — пишет в «Белой гвардии» о том, что «Фауст, как и Саардамский плотник, совершенно бессмертен». Почему? А потому, что и Фауст, и Маргарита, и Мефистофель под этим чисто французским флёром таят то, что было, есть и будет понятно всей Европе. И не только ей! Европейский, и не только европейский, а общечеловеческий «контекст, общечеловеческое звучание» в «Фаусте» Гуно очень внятны.

Чисто формально, географически «Фауст» привязан к Германии, в частности, к Лейпцигу, к существующему доныне погребку Ауэрбаха, где Мефистофель Гёте поёт о блохе, а Мефистофель Гуно — о золотом тельце.

Марк Антокольский. Мефистофель

Но тот же Мефистофель при всей его формальной «немецкости» — общемировой персонаж. Он, под личиной Воланда, сегодня в Москве, завтра, в образе Риммона (дьявол у сирийцев) — в Дамаске, послезавтра — Койотом в Америке (дьявол у индейцев Северной Америки — до прихода европейцев)… да хоть в Антарктиде! Это не только христианское, а скорее общечеловеческое воплощение темы добродетели и искушения, добра и зла, веры и неверия, спасения души — то, что понятно человеку любой национальности.

Секрет оперы Гуно и в сочетании романтических красок музыки — вспомните густые, насыщенные краски Эжена Делакруа! — с реалистическими. И в том, что в палитре его гармоний уже начинает брезжить музыкальный, если хотите, импрессионизм — будущие краски Моне, Сислея и других. Они слышны и в арии Маргариты с жемчугом, и в песенке Зибеля, и в интонациях Валентина, и в комическом дуэте Марты и Мефистофеля… До появления знаменитой картины «Impression, soleil levant», то есть «Впечатление. Восходящее солнце», остаётся менее трёх лет.

При этом Гуно с изумительной точностью угадал и интонационную характеристику каждого из персонажей. Колючие восходящие интонации — это Мефистофель, «На земле весь род людской…». Нисходящие, мягкие, как струи речного ручья — каватина Фауста. Простая и маленькая песенная тема, написанная в пределах одной октавы, — такие темы часто встречаются и в Германии, и во Франции, и на равнинах, и в горах — это «Баллада о Фульском короле»[24]. А в целом получается такой музыкальный праобраз единой Европы. Общеевропейское звучание, без привязки к французским корням? Почему бы и нет?

Арриго Бойто

Фёдор Иванович Шаляпин в роли Мефистофеля в опере Арриго Бойто

В «Фаусте» — хотя и скрыто — присутствует даже некий намёк на русскую тему: знаменитый марш из третьего акта — это хор возвращающихся из похода донских казаков из незавершённой оперы «Иван Грозный». Потом Гуно подарит это либретто Жоржу Бизе. Тот напишет на него оперу, но её сценическая судьба — как и многих других у него — не сложится… Мистика? Да!

Любовь Казарновская в роли Маргариты в опере Бойто «Мефистофель»

Маргарита и Елена Троянская в «одном флаконе»

Совсем иное у Арриго Бойто — сына итальянского художника и родовитой польской графини. Это был — подобно своему младшему современнику Леонкавалло — фантастически и многосторонне одарённый человек. Поэт, новеллист, драматург, либреттист Верди, Понкьелли и Каталани… Но в первую голову он считал себя всё-таки музыкантом. Композитором, способным передать в музыке максимум смыслов трагедии Гёте: неспроста в «Мефистофеле» присутствуют и первая, и вторая части «Фауста».

Но молодой Бойто несколько переоценил свои силы: его колоссальная — пять с половиной часов! — опера за год до премьеры «Фауста» в Grand Opera провалилась так, как редко бывает. В том числе, как утверждают, и из-за того, что в первоначальном варианте Фауст был баритоном. Мрачновато выходило…

Не помогла и переделка в двухвечернюю редакцию — музыка казалось публике слишком уж «учёной». Понадобились гении Фёдора Шаляпина, Энрико Карузо и Артуро Тосканини, чтобы показать истинный масштаб этой самобытной музыкальной драмы.

Бойто как композитор очень сильно привязан корнями своими к итальянской оперной драматургии, к интонационному ряду итальянской музыки, к её мелодике — а у Гуно, повторюсь, можно вести речь о некоей общеевропейской мелодике. Бойто находится под очень сильным влиянием Верди — особенно позднего Верди, равно как и Вагнера. Иногда мне кажется, что у Бойто в «Мефистофеле» получилось нечто среднее между Вагнером и Верди, причём в этом «среднем» есть уже и нарождающиеся Масканьи и Леонкавалло….

У Гуно первая встреча Маргариты и Фауста — это сплошной свет, лёгкость, юношеский наив, какой-то экстравертированный любовный порыв. Очень лёгкая, очень полётная мелодия — как дуновение летнего ветерка.