— Следует с неё взять подписку: едет на три недели, а если не вернётся в срок, то её роскошная вилла конфискуется со всем имуществом. — Рассмеялся, добавил: — Русские расстреляют Васильчикову как шпионку. И будут правы.
Герцог откликнулся:
— Что ж, богатая вилла лучше бесполезной фрейлины.
Четыре агента сопровождали русскую фрейлину до линии фронта. Последнюю версту она прошла в одиночестве по пустынной заснеженной дороге.
Было раннее и очень морозное утро. Трещали деревья, и с мягким стуком с ветвей порой падала снежная шапка. Где-то за спиной расчищалось западное небо, а впереди, за деревьями, оно было грязно-серым, нагонявшим тоску. Стояла удивительная тишина, и не верилось, что в любой момент воздух может содрогнуться от орудийной пальбы и снег оросится человеческой кровью.
Только тут и была фрейлина свободной — эту одинокую версту. Нет ничего страшнее, как попасть в страшные тиски государственной машины — сломает человека с той же лёгкостью, с какой белка, сидевшая на высокой ели, шелушила шишку.
Охранительный дозор был весьма удивлён, когда увидал в зоне боевых действий великосветскую красавицу в собольей шубе и простых крестьянских валенках. Дама высокомерно заявила:
— О моём прибытии знают генералы Джунковский, Рауш фон Траубенберг, полковник Аполлинарий Соколов, а также сам Государь Николай Александрович.
Поскольку в наличии таковых не оказалось, начальник северного фронта генерал Михаил Бонч-Бруевич телеграфировал своему непосредственному командиру, начальнику штаба Алексееву:
«2 декабря в штаб VI армии явилась для допроса прибывшая из Австро-Венгрии фрейлина Государынь Императриц Мария Александровна Васильчикова. По её словам, она имеет около Вены, у станции Кляйн Вартенштейн, имение Глогнитц, где и была задержана с начала войны. Получивши из России известие о смерти матери, Васильчикова добилась при содействии вел. герцога Гессенского и за его поручительством разрешения выехать в Россию сроком на 3 недели с тем, что в случае, если она не вернётся, то её имение будет конфисковано; предполагается обратно выехать через 15–20 дней. Прошу указаний, надлежит ли допустить Васильчиковой выехать за границу и в утвердительном случае можно ли её подвергнуть при выезде самому тщательному опросу и досмотру».
В приятном волнении будущий красный командир и брат сподвижника Ленина перепутал названия — частной собственности с железнодорожным.
Ответ пришёл незамедлительно и не менее изысканный: «Пропустить можно. Опрос учинить можно, а досмотр только при сомнениях. Нет надобности наносить лишнее унижение, если в этом не будет надобности».
Гордость России, бравший многие вражеские укрепления, Михаил Васильевич Алексеев на сей раз не одолел литературный стиль.
Фрейлина была посажена на санитарный поезд, забитый ранеными. Придали сопровождающего. На вопросы фрейлины: «Где Соколов?» — сопровождающий односложно отвечал: «Всё узнаете в Петрограде».
Купе ей выделили отдельное. Сложно пахло хлоркой, эфиром, кровью, испражнениями.
Поезд покатил в Петроград, который все по старой памяти называли Петербургом. Фрейлина безотрывно глядела в окно. На одном полустанке ей показалось, что в группе военных стоит рослый человек в полковничьей папахе — граф Соколов. Она до боли закусила кулачок, в волнении вскочила на ноги, лбом крепко стукнувшись в оконное стекло, но поезд уже тронулся, полустанок поплыл назад.
Соколов не мог быть на том захолустном полустанке…
На вокзале фрейлину встретил поручик контрразведки Кулюкин. Она во все стороны крутила головой, недоумённо спрашивала:
— А где граф Соколов?
Кулюкин с таким выражением на мясистой физиономии, словно продаёт мать-родину, таинственно отвечал:
— Полковник Соколов на боевом посту.
Авто подкатило к «Астории». За этой фешенебельной недавно построенной гостиницей шла слава шпионского гнезда, где контрразведчики перемешались с их клиентами. Многие номера прослушивались.
Поселили фрейлину под фамилией московской потомственной дворянки Грачевой.
Уже через два часа по прибытии Кулюкин зашёл в номер к фрейлине:
— Госпожа Грачева, авто подано!
Фрейлина пролепетала:
— Я не заказывала…
Кулюкин насмешливо-дерзко произнёс:
— О вас уже побеспокоились! Одевайтесь и проходите.
Кулюкин сам сел за руль и, пугая лошадей и прохожих гудками, погнал в Царское Село. Фрейлина жадно смотрела по сторонам: её любимый город почти не переменился. Единственная невиданная новость — длинные очереди в продуктовые магазины. Очереди тут же прозвали «хвостами».
Сначала австро-германскую гостью принимала Императрица. Фрейлина передала ей письма брата — герцога Гессенского и других родственников. Императрица говорила с фрейлиной ласково, в отличие от своего царственного супруга.
Государь, словно забыв о своей обычной сдержанности, довольно громко кричал на фрейлину, а та — видели это даже слуги — горько плакала.
Государь в заключение этой душевной беседы посоветовал: