Читаем Страсти в нашем разуме полностью

Некоторые могут выдвинуть возражение против предлагаемого мной определения на том основании, что резервированная цена продавца может быть высокой по причинам, кажущимся им несправедливыми. Она, например, может быть высокой, потому что продавец знает, что другие готовы дорого заплатить за продукт, который ему не нужен или к которому он совершенно равнодушен. Это возражение, однако, кажется в большей степени направленным против системы прав собственности, в рамках каковой предмет был приобретен, чем против честности цены, по какой он продается. Люди, соглашающиеся с тем, что продавец вообще имеет право продавать предмет, как правило, согласятся с тем, что честно назначать цену, которую многие покупатели с удовольствием заплатят. (В противном случае третья сторона, никак не заинтересованная в предмете, могла бы быстро купить и перепродать его с выгодой для себя.) Так, если открывшаяся поблизости станция метрополитена делает местоположение квартиры в целом более ценным, большинство людей согласятся, что определенное увеличение арендной платы будет честным.

Канеман, Нетч и Талер разработали гораздо более подробную теорию честности, чем тот простой очерк, который я здесь привел, — теорию, которая учитывает многие тонкие различия в представлениях людей. Моя задача не столько учесть эти различия, сколько понять, почему порой заботиться в первую очередь о честности может быть выгодно. Но даже мое простое определение, кажется, вполне согласуется со многими из наших популярных представлений о честности. В любом случае я не столько настаиваю на особо убедительном характере этого определения, сколько подчеркиваю, что, несмотря на очевидные трудности, оно может легко привести к теории поведения, которая наглядным образом превзойдет модель эгоистического интереса.

Давайте допустим, что для покупателей очень важна честность (в том виде, как мы ее определили). Исходим из того, что им не захочется получать меньше 50% прибавки. (Многие люди, конечно, легко согласятся на то, чтобы получать больше половины. Но, как мы увидим, на удивление многие выбирают разделение поровну вместо такого разделения, которое дает им большую долю.) Мое простое определение честности в сочетании с неприятием нечестности дает «модель честности» со следующим предсказанием: люди иногда отвергают транзакции, в которых другая сторона забирает себе львиную долю прибавки, даже когда цена, по какой продается продукт, может показаться весьма привлекательной по сравнению с их собственной резервированной ценой.

В модели эгоистического интереса такого, конечно, никогда не происходит. Там разделение прибавки попросту никак не влияет на то, состоится транзакция или нет. Она состоится при условии, что каждая сторона получит некоторую положительную долю прибавки, сколь угодно небольшую. Когда Познер говорит, что честность «лишена содержания», он, по-видимому, отчасти имеет в виду именно эту особенность традиционной модели. Однако, как мы сейчас увидим, озабоченность честностью снова и снова заставляет людей отвергать транзакции с позитивной прибавкой.

МОДЕЛЬ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА И ОЗАБОЧЕННОСТЬ ЧЕСТНОСТЬЮ

Познер и другие рационалисты едва ли станут опровергать уверения людей в том, что их волнует честность. Но трезвые экономисты считают эти заявления болтовней, не помогающей предсказывать поведение. Они придерживаются взгляда, что представления о честности не вызывают затратных действий. Одно дело, полагают они, одобрять честность, но совершенно другое — нести из-за нее реальные расходы.

У этих взглядов есть привлекательная сторона. И в самом деле нерационально отказываться от покупки чего-то из-за нечестных условий сделки. Если вещь продается ниже цены, какую вы готовы за нее заплатить, вам лучше всего подавить в себе отвращение к нечестности и все же купить эту вещь.

Но рационалисты упускают из виду один важный аспект. Так, модель обязательства подсказывает, что человек, движимый личными интересами, может добиться большего успеха, если будет задумываться о честности. Дело в том, что люди, которые о ней не задумываются, неэффективно ведут торг. Базовый аргумент для этого утверждения, как мы помним, вводился в главе III. Вкратце, предположим, что перед человеком поставили следующий ультиматум: он может либо принять транзакцию, в которой получает лишь 1% прибавки, либо полностью от нее отказаться. Если его не волнует честность, очевидно, он ее примет. Любая положительная доля любой прибавки, понимает он, лучше, чем ничего. Трудность, конечно же, заключается в следующем: знание о том, что он так думает, скорее всего повлияет на условия, которые он получит на переговорах с другими.

Перейти на страницу:

Все книги серии Экономическая теория

Зомби-экономика
Зомби-экономика

В книге известного австралийского экономиста Джона Куиггина предлагается критический анализ системы экономических и политических идей («великое смягчение», гипотеза эффективного рынка, теория динамического стохастического общего равновесия, «обогащение сверху вниз» и приватизация), сложившейся в последние три десятилетия и сыгравшей, по мнению автора, определяющую роль в наступлении недавней Великой рецессии. Куиггин показывает, что, несмотря на теоретическое и практическое опровержение этих идей, они будут сохранять доминирующее положение в экономической науке и экономической политике до тех пор, пока не сформируется комплекс убедительных альтернативных идей.Написанная доступным языком, эта провокационная книга представляет интерес не только для экономистов и политологов, но и для широкого круга читателей.

Джон Куиггин

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Институты и путь к современной экономике
Институты и путь к современной экономике

Принято считать, что существующие различия в экономике, политике и обществе отражают влияние различных институтов. Но среди экономистов, политологов и социологов нет единого мнения о том, что представляют собой институты, какие силы влияют на их сохранение и изменение и как мы можем повлиять на институциональное развитие. Эта междисциплинарная книга предлагает понятие институтов, которое объединяет внешне противоположные направления институционального анализа в социальных науках. В ней используется единый подход к изучению происхождения и сохранения институтов, их изменения и влияния предшествующих институтов на последующие.Достоинства этого подхода демонстрируются при помощи сравнительных исследований институтов в средневековом европейском и мусульманском мире. Этот сравнительный анализ институциональных оснований рынков и государств и их динамики также способствует пониманию функционирования современных экономик. Он показывает своеобразие европейских институтов и объясняет, как и почему они привели к возникновению современной экономики, поддерживая обезличенный обмен, эффективные государства и использование знаний.

Авнер Грейф

Обществознание, социология
ВВП. Краткая история, рассказанная с пиететом
ВВП. Краткая история, рассказанная с пиететом

Известный британский экономист Дайана Койл прослеживает историю искусственного, абстрактного, сложного, но важнейшего статистического показателя – ВВП – от его предшественников в XVIII–XIX вв. до его изобретения в 1940-х годах, послевоенного «золотого века» и сегодняшнего дня. Читатель узнает, зачем был изобретен этот стандартный инструмент измерения величины экономики, как он менялся на протяжении десятилетий и каковы его сильные и слабые стороны. В книге объясняется, почему даже самые незначительные изменения в ВВП могут определять исход выборов и влиять на важные политические решения. В заключительной главе автор убедительно показывает, что ВВП был хорошим показателем для экономики XX в., но становится все менее подходящим для экономики XXI в., в которой определяющую роль играют инновации, услуги и нематериальные блага.

Диана Койл

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература

Похожие книги

Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше

Сталкиваясь с бесконечным потоком новостей о войнах, преступности и терроризме, нетрудно поверить, что мы живем в самый страшный период в истории человечества.Но Стивен Пинкер показывает в своей удивительной и захватывающей книге, что на самом деле все обстоит ровно наоборот: на протяжении тысячелетий насилие сокращается, и мы, по всей вероятности, живем в самое мирное время за всю историю существования нашего вида.В прошлом войны, рабство, детоубийство, жестокое обращение с детьми, убийства, погромы, калечащие наказания, кровопролитные столкновения и проявления геноцида были обычным делом. Но в нашей с вами действительности Пинкер показывает (в том числе с помощью сотни с лишним графиков и карт), что все эти виды насилия значительно сократились и повсеместно все больше осуждаются обществом. Как это произошло?В этой революционной работе Пинкер исследует глубины человеческой природы и, сочетая историю с психологией, рисует удивительную картину мира, который все чаще отказывается от насилия. Автор помогает понять наши запутанные мотивы — внутренних демонов, которые склоняют нас к насилию, и добрых ангелов, указывающих противоположный путь, — а также проследить, как изменение условий жизни помогло нашим добрым ангелам взять верх.Развенчивая фаталистические мифы о том, что насилие — неотъемлемое свойство человеческой цивилизации, а время, в которое мы живем, проклято, эта смелая и задевающая за живое книга несомненно вызовет горячие споры и в кабинетах политиков и ученых, и в домах обычных читателей, поскольку она ставит под сомнение и изменяет наши взгляды на общество.

Стивен Пинкер

Обществознание, социология / Зарубежная публицистика / Документальное