Читаем Страсти в нашем разуме полностью

В главе IV мы говорили, что эмоции могут сглаживать тенденцию к импульсивности, связанную с действием закона соответствия. Почти каждый автор, писавший по теме преступного поведения, отмечал импульсивность как характерную черту правонарушителей, психопатов или непсихопатов[133]. Связь импульсивности и преступного поведения находила подтверждение во многих количественных исследованиях[134]. Одно исследование учеников 7-го класса даже показало, что тесты на импульсивность при выполнении простых психомоторных задач предсказывают вероятность преступного поведения в будущем[135].

В главе IV мы также видели, что некоторые эмоции могут помочь побороть импульсивность, переводя будущие затраты и выгоды в настоящий момент. С этой точки зрения, широко распространенная и хроническая импульсивность уголовных преступников может толковаться как доказательство, что в основе морального поведения лежат эмоциональные компетенции. Это утверждение, если оно истинно, оказывается независимым аргументом в пользу интерпретации причин, по которым люди так часто отказываются следовать своему эгоистическому интересу, в рамках модели обязательства.

На данный момент люди — самые гибкие существа на планете. Сила опыта и подкрепления у нас больше, чем у любого другого вида. И все ж таки мы не должны соблазняться иллюзией, будто обусловленность нашего поведения не имеет границ. Наша гибкость частично ограничена хотя бы тем, как мы устроены. Один из способов сэкономить дефицитные нейрологические мощности — заменить гибкость простыми правилами эвристики, как в случае крыс, отказывающихся усматривать причинные связи между ударом тока и новым вкусом. Отныне нет сомнений, что поведение человека испытывает на себе влияние этих факторов. «Нравственное чувство», о котором говорили философы XVIII и XIX веков, очевидно, не просто метафора.

Но эволюционные ограничения, связанные с устройством человека, — не единственная вероятная причина ограниченной гибкости. Потому что даже если бы дополнительные нейрологические мощности предоставлялись безвозмездно, это не всегда было бы для нас полезно. Мы, в частности, видели, что идеальная гибкость часто лишает возможности решить проблему обязательства. В случае конкретных форм морального поведения, обсуждающихся Каганом, могут быть существенные преимущества в том, что у человека руки связаны эмоциональной предрасположенностью. А это может помочь объяснить, почему, как он выражается, «суперэго поддерживается чувствами, а не логикой»[136].

IX. ЧЕСТНОСТЬ

Высокая самооценка профессиональных экономистов в немалой степени происходит от их убежденности, что они самые отрезвленные из представителей социальных наук. В их объяснениях человеческого поведения есть место только эгоистическим мотивам. Выдающийся случай — Ричард А. Познер, прежде работавший в Правовой школе Чикагского университета, ныне судья апелляционного суда седьмого округа США. Познер вполне заслуживает репутации первопроходца в области правовой экономики — новой области, в которой экономический анализ помогает прояснить важные юридические понятия. Ссылка на его книгу «Экономический анализ права» стала обязательной.

В мире Познера безгранично царят материальные прибыли и затраты. Конечно, для людей очень важны материальные выигрыши, и его подход дал настоящие прозрения в том, что касается поведения. Вдохновившись успехом теории затрат и прибылей, последователи Познера стали все более скептически относиться к нематериальным мотивам. С особенным подозрением они смотрят на те из них, которые противоречат погоне за материальной выгодой. Познер, например, с плохо скрываемым презрением говорит о замшелых юридических понятиях, таких как «честность» и «справедливость», — он называет их «понятиями, лишенными содержания»[137].

Познерианцы — действительно трезвые люди, но не в том смысле, в каком они сами о себе говорят. Они считают, что без сантиментов относятся к таким вопросам, как честность, однако на самом деле они упорствуют и отказываются признать убедительные свидетельства, что честность — мощнейший источник человеческой мотивации.

Рационалисты жалуются, что честность — понятие безнадежно размытое. Но, как мы увидим, есть вполне простое определение, хорошо передающее суть того, что люди под ней подразумевают. Что еще важнее, мы увидим, как представления о честности часто мотивируют затратные действия. Традиционная модель эгоистического интереса, игнорирующая эти концепции, увы, снова дает неточные предсказания по поводу того, как же все-таки поведут себя люди.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ЧЕСТНОСТИ

Честность часто относится к условиям сделки (необязательно экономической) между людьми. Следовательно, чтобы дать рабочее определение честности, полезно сначала ввести некоторую простую терминологию, описывающую транзакции.

Перейти на страницу:

Все книги серии Экономическая теория

Зомби-экономика
Зомби-экономика

В книге известного австралийского экономиста Джона Куиггина предлагается критический анализ системы экономических и политических идей («великое смягчение», гипотеза эффективного рынка, теория динамического стохастического общего равновесия, «обогащение сверху вниз» и приватизация), сложившейся в последние три десятилетия и сыгравшей, по мнению автора, определяющую роль в наступлении недавней Великой рецессии. Куиггин показывает, что, несмотря на теоретическое и практическое опровержение этих идей, они будут сохранять доминирующее положение в экономической науке и экономической политике до тех пор, пока не сформируется комплекс убедительных альтернативных идей.Написанная доступным языком, эта провокационная книга представляет интерес не только для экономистов и политологов, но и для широкого круга читателей.

Джон Куиггин

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Институты и путь к современной экономике
Институты и путь к современной экономике

Принято считать, что существующие различия в экономике, политике и обществе отражают влияние различных институтов. Но среди экономистов, политологов и социологов нет единого мнения о том, что представляют собой институты, какие силы влияют на их сохранение и изменение и как мы можем повлиять на институциональное развитие. Эта междисциплинарная книга предлагает понятие институтов, которое объединяет внешне противоположные направления институционального анализа в социальных науках. В ней используется единый подход к изучению происхождения и сохранения институтов, их изменения и влияния предшествующих институтов на последующие.Достоинства этого подхода демонстрируются при помощи сравнительных исследований институтов в средневековом европейском и мусульманском мире. Этот сравнительный анализ институциональных оснований рынков и государств и их динамики также способствует пониманию функционирования современных экономик. Он показывает своеобразие европейских институтов и объясняет, как и почему они привели к возникновению современной экономики, поддерживая обезличенный обмен, эффективные государства и использование знаний.

Авнер Грейф

Обществознание, социология
ВВП. Краткая история, рассказанная с пиететом
ВВП. Краткая история, рассказанная с пиететом

Известный британский экономист Дайана Койл прослеживает историю искусственного, абстрактного, сложного, но важнейшего статистического показателя – ВВП – от его предшественников в XVIII–XIX вв. до его изобретения в 1940-х годах, послевоенного «золотого века» и сегодняшнего дня. Читатель узнает, зачем был изобретен этот стандартный инструмент измерения величины экономики, как он менялся на протяжении десятилетий и каковы его сильные и слабые стороны. В книге объясняется, почему даже самые незначительные изменения в ВВП могут определять исход выборов и влиять на важные политические решения. В заключительной главе автор убедительно показывает, что ВВП был хорошим показателем для экономики XX в., но становится все менее подходящим для экономики XXI в., в которой определяющую роль играют инновации, услуги и нематериальные блага.

Диана Койл

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература

Похожие книги

Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше

Сталкиваясь с бесконечным потоком новостей о войнах, преступности и терроризме, нетрудно поверить, что мы живем в самый страшный период в истории человечества.Но Стивен Пинкер показывает в своей удивительной и захватывающей книге, что на самом деле все обстоит ровно наоборот: на протяжении тысячелетий насилие сокращается, и мы, по всей вероятности, живем в самое мирное время за всю историю существования нашего вида.В прошлом войны, рабство, детоубийство, жестокое обращение с детьми, убийства, погромы, калечащие наказания, кровопролитные столкновения и проявления геноцида были обычным делом. Но в нашей с вами действительности Пинкер показывает (в том числе с помощью сотни с лишним графиков и карт), что все эти виды насилия значительно сократились и повсеместно все больше осуждаются обществом. Как это произошло?В этой революционной работе Пинкер исследует глубины человеческой природы и, сочетая историю с психологией, рисует удивительную картину мира, который все чаще отказывается от насилия. Автор помогает понять наши запутанные мотивы — внутренних демонов, которые склоняют нас к насилию, и добрых ангелов, указывающих противоположный путь, — а также проследить, как изменение условий жизни помогло нашим добрым ангелам взять верх.Развенчивая фаталистические мифы о том, что насилие — неотъемлемое свойство человеческой цивилизации, а время, в которое мы живем, проклято, эта смелая и задевающая за живое книга несомненно вызовет горячие споры и в кабинетах политиков и ученых, и в домах обычных читателей, поскольку она ставит под сомнение и изменяет наши взгляды на общество.

Стивен Пинкер

Обществознание, социология / Зарубежная публицистика / Документальное