…в один зимний день, когда я пришел домой, мать моя, увидев, что я озяб, предложила мне выпить, против моего обыкновения, чашку чаю. Сначала я отказался, но, не знаю почему, передумал. Мама велела подать мне одно из тех кругленьких и пузатеньких пирожных, называемых «мадлен», формочками для которых как будто служат желобчатые раковины моллюсков из вида морских гребешков <…> в то самое мгновение, когда глоток чаю с крошками пирожного коснулся моего неба, я вздрогнул, пораженный необыкновенностью происходящего во мне… <…> И как только узнал я вкус кусочка размоченной в липовой настойке мадлены, которой угощала меня тетя (хотя я не знал еще, почему это воспоминание делало меня таким счастливым, и принужден был отложить решение этого вопроса на значительно более поздний срок), так тотчас старый серый дом с фасадом на улицу, куда выходили окна ее комнаты, прибавился, подобно театральной декорации, к маленькому флигелю, выходившему окнами в сад и построенному для моих родителей на задах (этот обломок я только и представлял себе до сих пор); а вслед за домом – город с утра до вечера и во всякую погоду <…> все это, город и сады, всплыло из моей чашки чаю[29]
.Не только описания Пруста раскрывают поразительные свойства и детальность образов аффективной памяти, но его рассуждения и анализ ее ценности для творчества указывают на проблему любого творческого человека, на источник его вдохновения.
Откуда могла прийти ко мне эта могучая радость? Я чувствовал, что она была связана со вкусом чая и пирожного, но она безмерно превосходила его, она должна была быть иной природы. Откуда же приходила она? Что она означала? Где схватить ее?[30]
Великие художники даже более чувствительны к сенсорным и эмоциональным воспоминаниям. Знаменитый абстракционист Василий Кандинский описал необычную способность сохранять «реальный» зрительный образ из своего прошлого. Он вспоминал, что даже в детстве мог «дома по памяти рисовать картины», увиденные им на выставках. Он также рассказывал, что на экзамене по статистике мог воспроизвести целую страницу цифр, которая появлялась перед его мысленным взором. Он мог пройти по длинной улице, а затем уже дома назвать каждый магазин, увиденный им, без единой ошибки, потому что они буквально вставали у него перед глазами.
Совершенно неосознанно я не переставал поглощать впечатления, иногда с такой степенью напряженности, что у меня появлялось чувство скованности в груди и затрудненное дыхание. Я так уставал и был переполнен ощущениями, что часто с завистью думал о клерках, которым было позволено полностью отдыхать от трудов в нерабочие часы.
Когда Кандинский начал заниматься абстрактной живописью, то заметил, что эта способность у него ослабла.
Вначале меня это ужаснуло, но затем я понял, что силы, которые позволяли мне постоянно сохранять в памяти образы, сейчас изменили направление в сторону моей более развитой способности концентрироваться, и с их помощью теперь я мог совершать более важные для меня действия.