Страстоцвет, или Петербургские подоконники

Вообще крупные деревья и кустарники для украше-ния дома могли себе позволить лишь состоятельные люди, не только из-за их дороговизны, но и потому, что летом их нужно было выставлять на свежий воздух — в сад или на балкон, а зимой, когда растение отдыхает, переносить в подвал либо сдавать на время садовнику.

У зажиточных, но небогатых горожан и цветы были попроще, в этих домах как бы происходила встреча «аристократических» и «простонародных» комнатных растений. В интереснейшем документе эпохи, заметках о городском быте российской столицы в 1892 году, чиновник среднего класса С. Ф. Светлов описывает интерьер, типичный для людей его круга: «У окон принято ставить цветы, преимущественно пальмочки, латании, драцены, филодендрон и пр. На подоконниках ставятся более мелкие сорта цветов: розаны, герань, гелиотропы и другие низкорослые породы». (Дневник С. Ф. Светлова издан отдельной книгой в С.-Петербурге в 1998 году.) Петербургский обыватель С. Ф. Светлов обладал безошибочным историческим чутьем: он оставил потомкам единственную в своем роде «полную и ясную картину того, как жили предки, как и чем они питались, чем развлекались, — словом, каков был их обыденный обиход». Целый раздел, например, называется «Табак, вино и карты», а цветам посвящено два предложения в главе «Квартиры и домашняя прислуга».

Старший контролер Государственного земельного банка ничего не придумывал и был предельно объективен, поскольку фиксировал лишь то, что мог видеть у себя дома или бывая в гостях у сослуживцев и знакомых. Комнатные цветы были в 1892 году непременной, но примелькавшейся деталью интерьера. Не зря после описания петербургских подоконников следует у Светлова описание отхожих мест: «В укромных уголках устроены ватерклозеты, почти всегда темные».

Цветы в доме были так же обязательны, как и неприметны. Разумеется, так долго продолжаться не могло. Цветок должен притягивать взгляд, и в этом взгляде должно читаться восхищение. Вскоре началось массовое «хождение в народ» необычных, экзотических растений. Аристократические дома уже с 1860-х годов были увлечены комнатным садоводством. Культура усадебных оранжерей, садов и парков переходила «на зимние квартиры» — в Петербург. Здесь всегда соревновались, хвастались новинками и диковинами.

Со временем, как водится, мода адаптировалась к более широким слоям населения. Росток лимона, накрытый стеклянной банкой, имитировал теплицу; вместо дорогих араукарий, которые «в неволе не размножаются», появились в продаже отлично тиражирующиеся криптомерии; выписанные из Германии, Голландии, Франции новые сорта попадали сначала в богатые дома, а потом в виде черенков, аккуратно отрезанных прислугой, — в квартиры простого люда. Не будем также преуменьшать роль популяризаторов и рассадников (в прямом и перенос-ном смысле) культуры садоводства — Императорского Санкт-Петербургского Ботанического сада и Российского общества садоводства.

Рис. 19: 1) плошка с черенками, покрытая стеклянным колпаком; 2) разрез плошки, приготовленной для посадки черенков

Согласно новой моде, быстро распространявшейся в обеих столицах, мещанскому сословию, а в особенности купеческому, для престижа следовало держать в своих домах хвойные растения, папоротники и пальмы взамен надоевших фикуса, фуксии и китайской розы. Чем меньше был достаток, тем больше — желание продемонстрировать «зажиточность» (многие комнатные цветы стали дешевы, но еще имели репутацию «господских», «барских», как происходило с той же латанией).

Комнатные растения точно фиксируют изменение вкусов разных слоев общества. Если цветы перешли в разряд обыденных вещей, перестали доставлять наслаждение, то это чревато не только сменой горшков на подокон-никах. Свержение фикуса и воцарение криптомерии — серьезный симптом кризиса и предвестие больших потрясений в искусстве. Мода на тропические растения опережала в России появление первых модернистских направлений.

Московская купчиха Матрена Брюсова, по воспоминаниям хорошо знавших ее людей, была мастерицей играть в преферанс и плести крючком кружева. Позже к этим увлечениям добавилось еще и третье, и она отдалась ему со всей страстью цельной натуры. Занявшись разведением экзотических растений в своем доме, добропорядочная Матрена Александровна и не подозревала, какая роль ей уготована в истории развития русского искусства. Честно говоря, об искусстве в этом кругу вообще меньше всего думали. Вот как описывает среду обитания, то есть географию и климат тех широт, где расцветал талант сына Матрены, тогда еще гимназиста, Валерия, его ближайший приятель В. К. Станюкович: