Стратегия. Логика войны и мира

В любом случае нелегко находить гармоничные стратегические решения, которые действительно лучше сугубо прагматических импровизаций. Постижение парадоксальной логики на пяти ее уровнях и в двух измерениях наглядно обнажает ошибочность решений, подходящих только для одного уровня, но не принимающих во внимание реакцию на других уровнях. Чтобы перейти от негатива к позитиву, необходимо учитывать все соответствующие факторы на всех уровнях и в обоих измерениях – сначала для того, чтобы понять ситуацию и принять решение, а потом для того, чтобы действовать. Конечный комплекс оставляет широкий простор для ошибок. Поэтому теоретическое превосходство надлежащего стратегического поведения на практике может опровергаться, как на войне хитроумный и сложный маневр может в силу излишнего организационного трения оказаться губительнее простой и грубой лобовой атаки.

Часто слышатся призывы общественности к «связной» или «последовательной» национальной политике. Нередко считается данностью, что все составные элементы правительства должны действовать координированно, формируя эту национальную политику, логичную с точки зрения здравого смысла. Это справедливо для экономической или социальной политики, но когда мы говорим о конфликтах в международных отношениях, а тем более о войне как таковой, лишь мнимо противоречивая политика способна нивелировать саморазрушительные последствия парадоксальной логики. Если, например, при разработке большой стратегии становится ясно, что надо повышать готовность к войне, но при этом увеличивать общие затраты на военные нужды невозможно, то будет уместным сосредоточиться на живой силе, пополнении припасов и интенсивности тренировок личного состава, в ущерб долгосрочным разработкам нового оружия и его производству. Нужно наращивать наличную силу за счет силы будущей, но такая военная политика требует более примирительной внешней политики ради смягчения грядущих конфликтов, требует сдержанности во внешнеполитических операциях и даже ощутимых уступок. Подверженная воздействию множества переменных, которые здесь не упоминаются, «твердая» военная политика накопления наличной силы может обернуться «мягкой» внешней политикой. В итоге национальная политика в целом со стороны будет выглядеть несвязной и непоследовательной – именно потому, что она достигает гармонии в обоих измерениях стратегии.

Этот частный пример указывает на другое серьезное препятствие для разумного стратегического поведения на национальном уровне: при демократии политическим лидерам трудно придерживаться такой политики, которую легко можно заклеймить как нелогичную и противоречивую; кроме того, политиков часто обвиняют в чрезмерной уступчивости. Рассуждая более обобщенно, трудно обеспечивать общественную поддержку парадоксальной политики, если последнюю неизбежно приходится объяснять через враждебный ей дискурс здравого смысла. Только диктатуры способны проводить внешне противоречивую политику, ограничиваясь редкими объяснениями или вовсе обходясь без них. Нередко они ведут умиротворяющую дипломатию и даже идут на уступки, призванные притупить бдительность противников, одновременно принимая меры по наращиванию вооружений. Они могут метать громы и молнии и разражаться угрозами в одном направлении, готовясь действовать в другом; могут прибегать к внезапным атакам самого широкого размаха. Демократические правительства тоже наращивают военные силы, но лишены возможности маскировать этот процесс, поскольку общественность нужно уведомлять о необходимости готовиться к жертвам. Демократии также могут угрожать другим странам или даже прямо нападать на них, как случилось в 1999 году с атакой на остатки Югославской федерации в лице Сербии и Черногории, но, опять-таки, любое подобное действие должно быть публично обосновано заранее, что исключает всякую политическую и даже тактическую внезапность.

Демократии не могут действовать подобно хитроумным воинам, выслеживающим врагов под покровом ночи. Также современные плюралистские демократии не в состоянии придерживаться последовательности в своей внешней политике, ибо последняя формируется по итогам схватки групп влияния, организованных лоббистов, соперничающих бюрократических структур и политических партий. Но возникающая в результате непоследовательность неоднозначна. Рассмотрим, к примеру, ситуацию в США после окончания холодной войны. Несомненно, внешняя политика США сталкивалась со множеством противоречий по мере расширения НАТО, вплоть до того, что предпринимались попытки подружиться с Россией, тогда как Китай расценивался одновременно как союзник и как враг. Лишь в случае устранения всякой непоследовательности и всех противоречий США могли бы последовательно расставлять приоритеты в своих отношениях с каждой из стран в каждом отдельном месте и по каждому отдельному вопросу, сочетая обещания с угрозами, а наказания с соблазнами, чтобы добиться для себя наибольшей пользы.