Даже когда сражаются копьями или дубинами, война может быть тотально разрушительной для участников и даже привести к полному уничтожению целых сообществ. Но до появления ядерного оружия имелся повод для оптимизма относительно разрушений, которые причинит замышляемая война. Завоевания, сулимые войной, можно было рассматривать в виде четких, идеализированных рисунков на сером фоне вероятных потерь – предположительно, терпимых и почти несущественных. В условиях обычного действия парадоксальной логики стратегии ядерное оружие остается неиспользованным с тех пор, как оно развилось от крайне разрушительной мощи первых ядерных устройств (чья энергия была эквивалентна десяти или двадцати тоннам обычной взрывчатки) до несравненно большей разрушительной силы термоядерного оружия, чья энергия эквивалентна миллионам тонн обычной взрывчатки, – не учитывая губительной силы радиации. Как и все прочее в области стратегии, польза взрывчатых веществ не может возрастать в линейной прогрессии. Десятитонные загрузки американских и британских бомбардировщиков в 1944–1945 годах были, конечно, полезнее двухтонных грузов немецких бомбардировщиков в 1940-м, а бомбы в сотни или даже тысячи тонн были бы еще полезнее, присутствуй они в реальности. Но разрушительная сила термоядерного оружия намного превосходит кульминационную точку военной пользы. Поэтому в надлежащих обстоятельствах оно может породить последствия войны, ведущие к миру, без необходимости действительного ведения боевых действий.
Когда принимается решение начать войну, при сравнении прогнозируемых завоеваний и возможных жертв масштабы возможного ущерба могут скрываться за неопределенностью исхода. Даже державы, обладающие арсеналами ядерного оружия, могут планировать ведение войны без него или же с использованием малой толики самых слабых его разновидностей. Но нельзя уменьшить разрушительные последствия ядерного оружия таким же образом, как в прошлом можно было уменьшить последствия кавалерийских набегов, осад или даже обычных бомбежек. Животный оптимизм и неизменная асимметрия между ярко воображаемыми завоеваниями и смутно осознаваемыми потерями на войне в совокупности требуют внушающей надежду неопределенности. Ядерную войну предотвращает, скорее, несомненный и поддающийся измерению характер разрушений, а не их возможные масштабы. Это качество научной предсказуемости изменило тысячелетние способы сравнения плюсов и минусов победы. При наличии ядерного оружия воспринимаемый баланс выигрыша и потерь, который ранее достигался лишь в ходе войны и за который платили плотью и кровью, очевиден теперь еще до начала боестолкновений, что не позволяет начать ядерную войну – во всяком случае, не позволяло до сих пор.
Мир может послужить истоком войны разными способами, несмотря даже на то, что мир есть лишь отрицательная абстракция, которая не может содержать в себе никаких саморазрушительных явлений, тогда как война содержит в себе разрушение, которое постепенно разрушает саму войну. Тем не менее мирные условия, то есть отсутствие войны, могут создать предпосылки к ней: например, вынуждая миролюбивую сторону отказаться от поддержания надежной обороны или поощряя возможных агрессоров планировать нападение. Часто в истории бывало так, что мир приводил к войне, поскольку его условия делали возможными демографические, культурные, экономические и социальные перемены, радикально изменявшие тот баланс сил, что прежде обеспечивал мир. Само по себе состояние мира лишено субстанциальности и не может вызывать беспокойства, но оно по своей природе способствует разностороннему развитию человеческих способностей и умонастроений независимо от тех факторов, которые препятствуют войне. Именно так случилось, когда немцы, славившиеся своим миролюбием, к 1870 году стали воспринимать себя как воинственную нацию, по печальной аналогии с французами, которым только предстояло перерасти свое воинствующее самосознание. Правительство Бисмарка возжелало войны, уповая на победу, тогда как французское правительство Наполеона III избежать войны не могло, ведь это означало бы, что Германия стала более сильной державой.