Стратегия. Логика войны и мира

Ответ вытекает из самого определения стратегии. Когда правление опирается на согласие, когда конфликты и столкновения ограничиваются законом и обычаем, линейная логика получает полное применение, а парадоксальная логика стратегии оказывается неуместной. Оказываются возможными стабильность и постоянный прогресс, нет необходимости в изнурительных усилиях сопротивляться распаду того, что имеется в наличии, и его замене на нечто противоположное. Вот почему правители и режимы, обретшие власть не благодаря «естественному закону», всегда стремятся к легитимации, прибегая к идеологическим и религиозным обоснованиям, взывая к народному одобрению через выборы или без них либо даже ссылаясь на династическое право наследования. В той мере, в какой легитимность обеспечена, происходит избавление от тяжких трудов и взаимообращений, присущих стратегии как таковой.

Провинции Римской империи завоевывались одна за другой, зачастую жестоким насилием. Но империя сохранялась благодаря легитимности, которой она добилась, успешно привлекая на свою сторону местные элиты разных культур и народов. Любая карьера открывалась перед ними в обмен на лояльность, ни одна должность во власти, даже императорский трон, не была для них недоступной. Благодаря этому Римская империя сумела избежать стратегической ловушки. Вместо того чтобы на раннем этапе развития дойти до кульминационной точки, империя распространялась в линейной прогрессии, и каждая из усмиряемых провинций поставляла людей и ресурсы для дальнейших завоеваний. Завоевания осуществляла римская армия, но именно римская политическая культура включения и кооптации обеспечивала ту легитимность, которая долго хранила империю; таким образом проявлялись вообще все сколько-нибудь длительные исключения из стратегического парадокса.

Напротив, репрессии подразумевают хрупкость. Сами по себе относясь к области стратегии, все их составляющие (пропаганда, полицейский контроль, внутренняя политическая разведка) непрестанно разъедаются теми же реакциями, которые они вызывают; репрессии разрушают сами себя и требуют постоянных дополнительных усилий, чтобы не скатиться к бессилию и не сделаться контрпродуктивными. Пропаганда опровергает саму себя, как вчерашние хвастливые заявления упраздняются сегодняшней реальностью; полицейский контроль с течением времени ослабляется, поскольку режим выглядит прочным, а видимость прочности ведет к слабости; внутренняя политическая разведка справляется, пока секретность не станет неотъемлемой частью любой оппозиционной деятельности, что подрывает ценность информаторов.

Впрочем, при Сталине стабильность Советского Союза обеспечивалась высоко динамичными формами репрессий, которые преодолевали парадоксальную логику. Если говорить о пропаганде, то, когда та или иная пропагандистская кампания (например, с целью представить Сталина законным преемником Ленина) достигала кульминационной точки своего успеха, то ей не позволяли опускаться до уровня бесплодных повторений. Вместо этого затевали новую пропагандистскую кампанию, призванную вознести Сталина еще выше. Так, ко времени своей смерти Сталин оказался величайшим мыслителем и учителем всех времен и народов (все научные книги и статьи на любые темы, от гидродинамики до археологии, начинались с цитат из сочинений вождя), величайшим полководцем (он выиграл Вторую мировую войну практически в одиночку) и величайшим созидателем во всей истории человечества (он превратил Советский Союз в рай на земле).

Что касается полицейского контроля, то ему не позволили превратиться в рутину, при которой остались бы без внимания социальные пустоты, где могла формироваться оппозиция. Конечно, любое проявление оппозиции, словом или делом, замеченное или указанное информаторами, вело к арестам, ссылкам или казням. Но это была всего лишь реакция, притом недостаточная. Сама по себе она учила бы оппозицию прибегать к строгим мерам предосторожности. Вместо этого, перехватывая инициативу, политическая полиция по указанию властей предпринимала последовательные «чистки», затрагивавшие целые социальные категории – «кулаков», потом «середняков» (когда не хватало продовольствия), инженеров (при срыве пятилетнего плана), командного состава армии (когда военное строительство 1930-х годов слишком их возвысило), высших чинов НКВД (когда их власть стала слишком велика) и многих других категорий, больших и малых, вплоть до ботаников-генетиков и профессоров лингвистики; все закончилось, разумеется, евреями, массовая депортация которых казалась вполне реальной, но помешала смерть Сталина в 1953 году.