Поэтому для нас не имеет колоссального значения, какие причины повернуть коней в сторону дома были у самого Тамерлана. Этому вопросу посвящен целый ряд прекрасных исследовательских работ российских и узбекских историков[353]
. Упоминается он и в зарубежной историографии. Вкратце можно сказать, что в рамках доступной историографии есть несколько версий. Во-первых, результаты разведки убедили восточного полководца в том, что богатой добычи он в этих землях не найдет. Отметим при этом, что в известном героическом описании похода Тимура в русские земли персидскими авторами тем не менее упоминается богатая добыча, якобы взятая там его воинами. Во-вторых, историки указывают на вероятность восстаний в тылу, либо вообще беспокойство Тимура по поводу его растянутых коммуникаций[354].Обратим внимание на то, что, в отличие от Батыя за 150 лет до него, эмир Тимур был представителем городской цивилизации, а не диким кочевым монголом XIII в. Для него, соответственно, вопросы стратегии и всего, что к ней прилагается, имели большее значение. Несмотря на схожие по структуре организации армии, логистика кочевой орды XIII в. и армии централизованного среднеазиатского государства, опирающегося на оазисы Туркестана, в конце XIV в. качественно отличаются. Это же определяет целеполагания военной операции в рамках конкретного замысла полководца. Можно предположить, что Тимур, в отличие от Батыя, иначе определял цели и задачи военных действий. Есть и версия, которую приходилось слышать от узбекских коллег: она состоит в том, что Тимур проявил умеренность, поскольку воевал с Тохтамышем, а к Русской земле у него претензий не было.
Либо, согласно своему этическому кодексу, считал Русскую землю под началом улуса Джучи, на который он также не претендовал. Патриотическая версия жителей приграничного края гласит, что после взятия Ельца великий полководец Востока «убедился, что, если и в дальнейшем его войска будут встречать подобное сопротивление, то рассчитывать на благополучный поход нельзя»[355]
. В любом случае, для истории международных отношений имеет большое значение отсутствие каких-либо форм дипломатической коммуникации между Тимуром и Великим княжеством Московским, т. е. потенциальные противники не имели возможности приблизительно оценить силы и решимость друг друга. Другими словами, оба потенциальных противника действовали практически в идеальном «тумане войны» и при отсутствии знаний о намерениях друг друга. Напомним, что нашествие Батыя на русские земли в середине XIII в. сопровождалось крайне интенсивной коммуникацией, обменом посольствами и разведывательной деятельностью.Но, повторимся, в контексте этой книги нам, собственно говоря, не так уж и интересно то, почему Тимур не причинил Руси вреда, а, наоборот, сокрушил ее главного противника Тохтамыша. Для понимания русской политической культуры и процесса формирования национального самосознания намного важнее были именно московские обстоятельства всего эпизода с появлением эмира Тимура в русских пределах. Они достаточно красочно и подробно изложены в упомянутой «Повести о Темир-Аксаке»[356]
. Узнав о приближении армии Тимура, хотя о каких-либо дипломатических контактах историкам не известно, великий князь Василий Дмитриевич не колебался и поступил мужественно – выступил с войском к Коломне на Оке, где русские князья традиционно собирали полки для сражений со степными нашествиями. Автор «Повести о Темир-Аксаке» пишет:В свою очередь митрополит Киевский и всея Руси Киприан
«
Таким образом, русский автор отмечает массовое единение народа,