Стратегия Московской Руси. Как политическая культура XIII–XV веков повлияла на будущее России

«Когда же Заступница-Воевода наша избавляет нас, тогда мы обещаем отказаться от многих дурных греховных обычаев, а потом, забывшись, вновь от правды отходим, оказываемся под властью наших прегрешений. За это и наказывает нас Господь Бог, жезлом посекая наши беззакония, – по словам пророка. Неверные же агаряне всегда по-волчьи подстерегают нас, коварно мирясь с нами»[349].

Орда уже не кара, противиться которой невозможно, нужно только принять наказание и исправиться, а постоянное напоминание о необходимости придерживаться поведения, благодаря которому Русская земля остается под божественным покровительством.

Не прекращает религиозно-политическая философия и движения к созданию единого образа обязанностей государства и Государя перед Русской землей. Так, непрямое осуждение их авторами действий Дмитрия Донского, покинувшего столицу перед угрозой со стороны Орды, связывается с неисполнением им долга «пастыря» по защите Русской земли от «поганых» – намного более критическая оценка, чем та, что давалась русским князьям в эпоху Батыева нашествия. При этом ордынцы захватывают и разоряют Москву уже не по воле Божьей, а собственным коварством и обманом доверчивых жителей города:

«Люди городские, поверив словам их, согласились и тем дали себя обмануть, ибо ослепило их зло татарское и помрачило разум их коварство бесерменское; позабыли и не вспомнили сказавшего: „Не всякому духу веруйте“»[350].

Постепенно формируются основы национальной идеологии, основные части которой – это покровительство Русской земле со стороны Бога и обязанности государства (государя) исполнять свою роль «пастыря». Таким образом, религиозно-философская концепция Русского государства дополняет политическую в том, что указывает на первостепенность необходимости решения внешнеполитической задачи, т. е. не защиты подданных друг от друга (как в европейской традиции, изложенной в наиболее системном виде Томасом Гоббсом), а всего русского народа («земли») от иноземных агрессоров.

Как мы уже видели, княжение Василия I Дмитриевича (1371–1425) стало наиболее драматичным этапом развития Великого княжества Московского. Временно возросшее, с одной стороны, давление со стороны Орды при хане Тохтамыше (1380–1395) и темнике Едигее (1352–1419) и, с другой стороны, грандиозные амбиции Витовта (1350–1430) оказались в совокупности за 100 лет с момента ее зарождения наибольшей угрозой для существования формирующейся новой русской государственности. Это «стратегическое плато» удалось успешно преодолеть благодаря искусной и терпеливой политике самого Великого князя, а также стечению обстоятельств, интерпретация которых не могла не оставить глубокий след в русском национальном сознании. Именно тогда происходит событие, одинаково связанное с внешнеполитическими условиями развития русской государственности и внутренним духовным осмыслением ее природы.

Поэтому такой значительный интерес, в контексте переломного этапа формирования «вооруженной Великороссии» вокруг московского центра, представляет вопрос о походе в Русские земли эмира Тимура в 1395 г.[351]. И особенно о причинах его возвращения в родные пределы, отказа от движения дальше в сторону Москвы после разорения приграничных территорий Великого Рязанского княжества и взятия города Елец в середине августа того же года. Основными источниками сведений об этих событиях являются «Повесть о Темир-Аксаке» (1395), в разных списках вошедшая в русские летописи, и хроника «Зафар-наме» Шараф ад-Дина Йезди (1425), опиравшаяся на хронику «Зафар-наме» Низам ад-Дина Шами (1404)[352]. Все они примерно одинаково описывают события, но отличаются по истолкованию причин происходившего «на земле». Но в действительности значение столкновения с эмиром Тимуром для русского политического сознания несопоставимо с военными масштабами событий, произошедших летом 1395 г.