Стратегия Московской Руси. Как политическая культура XIII–XV веков повлияла на будущее России

Историки спорят о том, насколько в действительности значительными были масштабы монгольского разорения для территорий Северо-Восточной Руси, в центре которых находилось Владимиро-Суздальская земля, ведь именно на них пришелся главный удар. Как мы отмечали выше, в течение нескольких месяцев была физически уничтожена почти половина крупных и средних городов, население которых подверглось частично истреблению, а частично вынужденно покинуло свои места проживания. Согласно оценкам советской историографии, «в результате многократных монголо-татарских вторжений и их последствий численность сельского населения в районах, подвергавшихся „татарским погромам“, значительно сократилась. Забрасывались пашни, превращались в пустоши деревни». Приводятся, в частности, свидетельства епископа Серапиона, писавшего: «Кровь отец и братья нашея, аки воды многа землю напои… множащася же братья и чады наша в плен ведены быша, села наши лядиною поростоша». В известном житии Михаила Черниговского так описывается состояние княжества после «Батыева погрома»: «Села отъ того нечестиваго Батыева пленениа запустеша и ныне лесомъ зарастоша, точию знамениа имень имъ памятию отъ рода в родъ предпосылаются». Автор «Повести о граде Курске» дает картину полного запустения Курской земли, которая после нашествия Батыя «разорена сущу бывшу» и «от многих лет запустения великим лесом поростоша и многим зверем обиталище бывша». Примерно так же описывается состояние русских земель на южной окраине в повести «О хождении Пименовом в Царьград» (XIV в.):

«Бысть же сие путное шествие печално и унынливо, бяще бо пустыня зело всюду, не бе видети тамо ничтоже, ни града, ни села… пусто же все и не населено, нигде бо видети человека, точно пустыня велия»[48].

Даже в середине XV в. источники неоднократно упоминали о селах и деревнях, которые «опустели от татар», «разошлись люди от татар» и т. д.[49].

Вместе с тем, есть достаточное количество свидетельств того, что последствия походов Батыя не были тотально катастрофическими в плане продолжения социальной и хозяйственной жизни. В частности, об этом говорят приводимые историками данные – «коэффициент восстанавливаемости» поселений (по А. А. Горскому, это «количество укрепленных поселений, на которых в конце XIII – начале XIV в. возобновилась жизнь, в % к количеству прекративших существование». – Т.Б.) здесь значительно выше (125 %, выше только в Новгородской земле – 153 %, в то время как в Галицко-Волынской – 31 %, в Киевской – 22 %, в Рязанской – 57 %. – Т.Б.). По-видимому, именно во второй половине XIII – начале XIV в. начинают закладываться предпосылки относительного (в сравнении с другими землями) усиления Северо-Восточной Руси[50]. К такому же предположению приходит и Дж. Феннел, отмечающий, что «образ жизни претерпел, по-видимому, незначительные изменения. В самом деле, в период после нашествия социально-политическая структура Суздальской земли и Новгорода осталась в целом такой же, какой она была раньше, во всяком случае, в первые годы после нашествия»[51].

Для сравнения приведем данные о разгроме, учиненном монголами в Средней Азии, которые на основе анализа источников приводит американский историк Ф. Старр: «Доля умерших в Самарканде – городе, с которым обошлись относительно мягко, – составляла около трех четвертей всего населения. Несмотря на то что 30 000 ремесленников были взяты в плен, тысячи женщин порабощены, список погибших все равно составлял около 70 000 человек. Джувайни, монгольский придворный историк из Нишапура, сообщал, что группа выживших представителей знати в Мерве считала тела убитых 13 дней и ночей и насчитала около 1,3 миллиона умерших. Более осторожные современные подсчеты все же приравнивают потери в одном только этом городе, крупнейшем на земле на тот момент, к 700 000 человек. Аналогичные источники сообщают, что количество убитых в Нишапуре и Герате также составило более одного миллиона. Частичный список других разрушенных центральноазиатских городов, по которым у нас нет даже преувеличенных данных, включает Фараб (Отрар), Гургандж, Шаш (Ташкент), Баласагун, Узген, Ходжент, Бамиан, Кабул и Термез»[52].