Стратегия Московской Руси. Как политическая культура XIII–XV веков повлияла на будущее России

Однако в политическом отношении обширное расселение является более требовательным. Не случайно М. К. Любавский отмечает, что природа страны с самого начала нашей истории вовсе не содействовала образованию из Руси единого и тесно сплоченного государства, а «наоборот, обрекла русское население на более или менее продолжительное время группироваться в мелких союзах, тяготеть к местным средоточиям, проникаться местными привязанностями и интересами, местными стремлениями»[124]. Такая структура расселения стала естественным следствием топографических особенностей страны и создала дополнительные условия для «братоубийственных браней» между русскими городскими общинами и землями-княжениями в десятилетия, предшествовавшие монгольскому нашествию, и, как мы знаем, ставшими одной из причин его успеха. Знание того, что изначальное расселение русского этноса не способствовало его сплочению, позволяет нам понять в полной мере, насколько важными оказались задачи внешнеполитического характера, вставшие перед Русской землей в середине XIII столетия. К этому времени на сравнительно недавно освоенных территориях к северу от р. Оки – в землях Верхнего Поволжья и Волго-Окского междуречья[125] – уже возникли несколько крупных и средних по своим размерам городских центров новых земель-княжений, формально объединенных с 1212 г. в состав Великого княжества Владимирского.

Заселение территорий русского Северо-Востока, оказавшихся со второй половины XIII – начала XIV в. очагом образования новой государственности с центром в Москве, происходило в результате массового движения славянского населения в лесистое междуречье Волги и Оки[126]. Это переселенческое движение на протяжении XI–XII столетий было одновременно крестьянским, княжеским и монастырским, что также вело к появлению общенародного восприятия пространства в развитии русской государственности[127]. Само по себе возникновение русского населения Северо-Востока в XI–XII вв. стало результатом неограниченного естественными барьерами движения со стороны Днепра. На осваиваемых землях страна, по выражению С. М. Соловьева, «была громадна, но пустынна; племена редко разбросались на огромных пространствах по рекам; новое государство, пользуясь этим удобством водяных путей во всех направлениях, быстро охватывало племена, быстро наметило громадную для себя область»[128].

При этом уже изначально будущий очаг великорусской государственности отличался внутренней физической разобщенностью, связанной с особенностями ландшафта. Любавский отмечает, что «обособленную полосами больших лесов область представляла собой и Ростово-Суздальская земля, поселки которой сосредоточивались, главным образом, в бассейне Клязьмы, по берегам Москвы-реки и Волги, от устья Тверцы до устья Оки»[129]. Такой способ размещения городских центров создавал все условиях для их политической разобщенности и, одновременно, обусловливался хозяйственной деятельностью нового населения, его соображениями безопасности и связью с речными торговыми путями. Забегая вперед скажем, что в полной мере обладала всеми этими достоинствами Москва, и поэтому «при распространении русского владычества в Залесском крае посреди финского народца мери князья не могли не оценить такого выдающегося пункта»[130].

Расселение славян в бассейне этих рек (и далее за Волгу) было непрерывным процессом и не останавливалось даже в периоды самых серьезных внешнеполитических потрясений. Освоение русскими северных и северо-восточных территорий вплоть до Урала продолжалось одновременно с напряженной борьбой за выживание на юго-восточном и западном направлениях. Новое население Северо-Востока формируется постепенно и на основе смешения выходцев из разных племенных центров Южной и Юго-Западной Руси, двигавшихся в «Залесье» не вслед за завоевательными походами князей, а через свободное переселение в поисках безопасности от степных кочевников и новых природных ресурсов для эксплуатации. Одновременно происходило обогащение этого славянского населения за счет интеграции в него местных народностей финно-угорского происхождения, когда «поступательное движение славяно-русского населения на север и северо-восток сопровождалось не только оттеснением инородческих племен в разные стороны, но и поглощением их, претворением их народности в славянскую»[131].