Стратегия Византийской империи

Конечно, войска Сасанидов тоже были многочисленны, но лишь по стандартам высокоорганизованных армий: тысячи для битвы, десятки или, возможно, сто тысяч общим числом. «Светловолосых» было больше, но не намного: так, нам известно, что все вестготы Алариха на марше могли кормиться за счёт реквизиций, хотя Римская империя пребывала тогда в состоянии глубокого упадка. Что же касается гуннов и авар, то, если оставить в стороне все споры относительно численности гуннов и авар как таковых (конечно, не огромных орд, а правящей элиты), то, вне всякого сомнения, общее количество конных лучников на любой отдельно взятой территории не могло быть больше, чем позволяли пастбища для их многочисленных лошадей, что строго ограничивало их число. Каким бы это число ни было, оно неуклонно снижалось, когда конные лучники отваживались перекочёвывать на не столь равнинные и не столь влажные земли, как они сделали, двинувшись к югу, через Дунай, на Балканы, а затем во Фракию и Грецию. Как бы ни были грозны конные лучники, они не могли быть столь же многочисленны, вторгаясь в эти земли. Иначе обстояло дело со славянами, которые были достаточно многочисленны для того, чтобы заново заселить большую часть Греции, то есть их было слишком много для того, чтобы их сдержали куда меньшие по числу византийские войска. Действительно, автор мало пишет о защите от славян, зато много – о наступательных операциях, проводящихся на их же землях, то есть о сражениях с другими славянами, жившими за Дунаем, на его левом берегу, а не с теми, которые уже вошли в состав империи при Юстиниане и которых уже нельзя было выдворить обратно.

Сейчас модно высмеивать подобные тексты как колониалистские выдумки, цель которых заключается в том, чтобы поднять на смех «Другого»; они полны воображаемых страхов или, возможно, тайных желаний, но всегда движимы стремлением господствовать словами так же, как и угнетающими делами. Может быть, и так; но всё же кажется, что автор «Стратегикона» пытался скорее понять, чем выдумать, потому что его целью было вскрыть подлинно сильные и слабые стороны противника, а не воображаемые.

Сведения, необходимые для разработки рациональных методов и тактики, представляют собою препятствие, которое можно преодолеть, приложив достаточно усилий по сбору разведывательных данных; как мы увидим ниже, именно это и рекомендуют руководства по военному делу. Но здесь есть и риск, и его не так легко устранить. «Реляционный манёвр» может удаться на славу, но может и закончиться полным провалом. Дерзко проникнуть глубоко за линии врага в его тыл, привести его в смятение и уничтожить его припасы – всё это замечательно, если враг действительно будет обессилен из-за беспорядка. Но если враг способен перенести смятение и сохранить спокойствие, тогда передовые колонны могут быть зажаты вражескими силами, которые встретятся им в тылу, и заперты теми, кто возвращается с пробитого фронта, чтобы напасть на них сзади.

Риск того, что дерзкий манёвр сам нанесёт себе поражение, если зайдёт слишком далеко, – обычная причина того, почему таких манёвров обычно избегают. Но ещё одна причина заключается в том, что любое боевое действие, более сложное, чем прямая атака или упорная защита своих позиций, с гораздо большей вероятностью потерпит крах просто из-за «трения», то есть из-за общей совокупности отсрочек, ошибок и недоразумений, представляющихся совсем незначительными, но способных образовать некое единое целое и разрушить самые тщательные планы. Это верно в отношении любого боевого действия, но особенно в отношении таких манёвров, цель которых состоит в том, чтобы застать врага врасплох быстрыми согласованными действиями, неожиданным сближением с ним по труднопроходимой местности или глубоким проникновением в его тыл.

Поэтому «Стратегикон» предпочитает средний путь, всячески подчёркивая важное значение сбора разведывательных сведений посредством лазутчиков и шпионов, но рекомендуя скорее благоразумные, нежели дерзкие операции.