Стрекоза

За несколько минут расправившись с грязной посудой и промыв стол и подоконник, а также дверцу холодильника влажной тряпкой, она пошла в ванную за веником, так как не любила держать инструменты для уборки в кухне. Зайдя в ванную, Глафира схватила веник и совок и хотела было уйти, но тут ее что-то остановило. Ну да, занавеска висела не внутри ванны, а снаружи, чего она бы никогда не позволила, чтобы не заливать пол, и на полочке перед зеркалом торчал бритвенный помазок весь в засохшем мыле. «Ай-ай-ай», – подумала Глафира и, отложив совок и веник, принялась поправлять занавеску.

Когда же она повернулась убрать и помыть помазок, ее что-то остановило. Что-то изменилось! На полочке явно чего-то недоставало. Ее духи! Ее «Пиковой дамы» в зеленой коробочке с ажурными окнами пушкинских времен и карточными символами на полочке не было. «Странно, – в который раз за это утро подумала Глафира, – куда он их убрал, а главное – почему?» У нее неприятно отозвалось в груди и заболел желудок. Наверное, смахнул нечаянно, в спешке, и она стала искать коробочку, заглядывая под раковину, стиральную машину, таз, прислоненный к стене под раковиной, но коробочки с духами по-прежнему нигде видно не было. Она исчезла. Глафира взяла веник и совок и обескураженно пошла на кухню. Пыл уборки был полностью подорван. «Зачем он их убрал? – опять пронеслось у нее в голове. – И куда положил?»

Подумав немного и собрав половик, Глафира стала задумчиво подметать на кухне. Привычное занятие и мерно повторяющиеся движения веником подействовали на нее освежающе. Она взбодрилась и про духи старалась больше не думать. Ну, убрал так убрал. Может, они ему не нравились, просто стеснялся сказать. Она усмехнулась: «Ну, ясное дело – чистый ребенок. Сказать, что думает, и то боится. Чтобы не обидеть, наверное, ведь он такой обходительный, интеллигент», – с гордостью подумала Глафира, и работа заспорилась с новой силой.

Собрав все крошки в небольшую кучку у мойки, она ловко перенесла их на совок, энергично открыла крышку мусорного ведра и тут же выронила совок с собранным мусором на пол. Из глубины ведра, из-под уголка старой газеты, из кучки яблочных огрызков и застарелых картофельных очистков, выглядывал угол зеленой коробочки с трефовым силуэтом на боку. Сомнений не было – это была ее «Пиковая дама»!!! У Глафиры екнуло сердце. Не выпуская веника из рук, она присела на стоящий рядом стул и изумленно посмотрела на находку. Выбросил! Он ее все-таки выбросил! Ей было очень-очень неприятно, и неприятность была даже не в том, что он это сделал, а в том, что на него это было абсолютно не похоже. При его деликатности и интеллигентности, которыми Глафира только минуту назад так искренне восхищалась, он никогда бы себе не позволил это сделать, не спросив ее, да и вообще, он этого сделать просто не мог. А кто?

Глафира встала со стула и осторожно вынула коробочку из-под газеты, стараясь не замараться пищевым мусором, в который так безжалостно чья-то рука выкинула ее любимые духи. «Нет, положительно, это не мог быть он, – продолжала думать Глафира, протирая коробку от жирных пятен. – Но кто, кто?» На подносе в мойке было четыре чашки и несколько ложек, значит, в гостях было несколько человек. Сослуживцы? И среди них – женщина? Почему она подумала, что это могла быть женщина? Что, мужчина не мог бы выкинуть духи? А зачем? Что за глупости?

Глафира положила коробочку в карман фартука и снова принялась подметать. Но руки сами собой опускались. Настроение ее было так испорчено, что ей даже хотелось просто уйти из этой квартиры и больше никогда сюда не возвращаться. Все ее милые мечты о том, как они увидятся после долгой разлуки (целых четыре дня!) и как будут друг другу рады, и как он будет ласково гладить ее по-новому прихваченные широкой заколкой на затылке волосы, и как она будет жарить ему оладушки, а он сидеть с газетой не в гостиной, а тут же, на кухне, рядом с ней, и она ему будет рассказывать про заболевшую родственницу, а он – внимательно слушать и любоваться на ее покрашенные в парикмахерской химическим способом за целых тридцать рублей ресницы и брови – все, все было перечеркнуто и разрушено, не успев воплотиться, одним лишь грубым и неотесанным поступком. За что? Что она сделала не так? Что она ему сделала? Или лучше всего – что она ему не сделала? Голова пошла кругом, в глазах защемило, нос набрался влагой, и по щекам побежали предательские слезинки. Господи, когда она последний-то раз плакала? На выпускном в школе, глупой девушкой, которую не пригласил на танец кавалер?