Стрела Кушиэля. Битва за трон

Наверное, ему польстила мысль, что я во сне бессознательно нежно лащусь к нему. Селиг сонно хохотнул, что барабанным боем отдалось мне в ухо, и так меня и оставил. Его дыхание быстро обрело прежнюю размеренность. Я же еще долго лежала, заставляя одеревеневшие от ужаса мышцы мало-помалу расслабиться. Наконец, измученная страхом, я забылась тревожным сном.

Утро выдалось морозным и солнечным, чертог перед большой охотой кипел суматохой. Я ходила на ватных ногах не в силах отделаться от ощущения, будто в полубессознательном состоянии забрела в какой-то странный театр. После короткого ночного забытья ужас вернулся: я боялась того, что едва не случилось прошлой ночью, а еще больше – того, что случится в будущем. О том утре я почти ничего отчетливо не помню. Тенны собирались на охоту, женщины занимались повседневными делами, лошади били копытами на морозе – в моих воспоминаниях утро охоты слилось со страшным днем, когда люди Гюнтера собирались в набег и вернулись, распевая песни об убитых ими ангелийцах. Еще и Харальд Безбородый знакомо подмигнул мне, ощупывая начинающую отрастать щетину. Наверное, он еще не понял, что здешний народ меня не жалует. Все было как на хуторе Гюнтера. Только собаки лаяли по-другому, да Белые Братья тянули соломинки, жеребьевкой решая, кто из них останется меня караулить по приказу Селига. Тенн по имени Трюгве вытянул короткую соломинку и что-то проворчал под добродушные возгласы товарищей. Он резко осекся под предупреждающим взглядом короля. Я держала очи долу, не желая смотреть на человека, которому судьба короткой соломинкой подписала смертный приговор.

Охотники ускакали. Чертог почти опустел. Слуги занялись своей работой. Трюгве разлегся на скамье, заигрывая с одной из женщин. Я направилась в покои Селига. Тенн видел, куда я пошла, и кивнул, вероятно, полагая, что там я буду выполнять какое-то задание.

Оказавшись за дверью в одиночестве, я сняла фибулу со своей накидки из волчьей шкуры и зажала острый конец бронзовой булавки между зубами. Осторожно надавив, согнула крючком. Пришлось повозиться, но мне удалось отпереть сундук Селига, в котором обнаружились стопки писем, ларчик с монетами, кое-какая одежда, а на самом дне – оружие Жослена. Послание Мелисанды Шахризай тоже попалось среди бумаг, и я присела, чтобы его прочесть.

Почерк был ее – я его узнала, поскольку довольно часто видела ее письма к Делоне, пусть здесь она писала на каэрдианском. Сообщение было коротким: та фраза, что уже произнес Селиг, да многозначительная приписка: «Надеюсь, мы друг друга понимаем».

Кожаные седельные сумки, ненужные на однодневной охоте, стояли в углу. Я подтащила их к себе и сунула письмо во внутренний карман, затем набила теплыми вещами из сундука. К моей радости, там отыскалось и огниво. Покончив со сборами, я надела накидку и с трудом заколола ее фибулой. Глубоко вдохнув, вернулась в чертог и подошла к Трюгве, по-прежнему увлеченному болтовней.

– С вашего разрешения, я схожу к своему другу, милорд, – тихо попросила я. – Лорд Селиг позволил мне навещать Жослена один раз в день.

Я говорила правду, и тенн это знал, но Селига рядом не было.

– Отведу тебя туда позже, – бросил охранник через плечо и повернулся к женщине, чтобы продолжить байку с того места, на котором я его прервала.

Я, потупившись, встала перед ним на колени.

– Если вам угодно, милорд, я могу пойти туда и одна. В селении никого нет, некому меня тронуть. Не хочу вас понапрасну утруждать.

– Ой, да пусть себе идет, – нетерпеливо буркнула скальдийка – ее звали Гердой. – Чай, скоро вернется, ведь знает уже, где для нее мягкая постель да еда от пуза!

В другой раз я бы возмутилась ее словами, но тут промолчала. Трюгве вздохнул, спустил ноги со скамьи, набросил на плечи шкуру, символизирующую его принадлежность к Белым Братьям, и надвинул на голову капюшон.

– Ага, чтобы потом Селигу кто-нибудь донес, что видел ангелийку, шлявшуюся без сопровождения? Чтобы я да ослушался приказа? Ну уж нет, я ее отведу. – Встав, он поднял щит и грубо схватил меня за руку. – Идем. И чтоб сегодня покороче, поняла?

Шагая рядом с Трюгве по заснеженной тропинке, я радовалась, что он не проявил ко мне доброты. Тем легче. Ужас немного отпустил, раз страшное уже происходило. Я слышала от воинов, что ожидание перед битвой переносится труднее всего. И в тот день убедилась, что так и есть.

В селении оставалось столь же мало людей, как и в большом чертоге; из других строений никто не выходил, и только у озера виднелись крошечные фигурки – у палаток, местами рассыпанных по широкой прибрежной полосе.

Мы дошли до хижины, где томился Жослен, и Трюгве жестом приказал мне идти первой. Отодвинув шкуру, я шагнула внутрь. В глазах еще играли отблески яркого солнца, и я не сразу заметила, что в центре хижины никого нет – лишь дыра в полу, где раньше крепилась скоба. Повернув голову, я увидела замершего у двери Жослена, а на его закованных руках – стальную цепь. Мы не проронили ни слова. Я отошла, освобождая дорогу для Трюгве.