Стреляйтесь сами, Мазепа

А Богоявленский уже несёт себя по утреннему холодку. Улица у Присутственных мест пустынна и до безразличия знакома. И всё-то здесь ему не нравится. «Ну, что за столпотворение вавилонское? – скользит взглядом по крутобоким тушам домов, – Где перспективы – прямые, воздушные? Чтоб с оркестром по ним, да в шесть рядов эскадрон казачий! Тьфу!» – злобится неизвестно на кого и уже не замечает ничего вокруг.

«Господин полковник, господин полковник», – вдруг доносится до него. Семён Филатович вздрагивает и оглядывается. Но вокруг – никого. «Мать пречистая, – пугается он, – До голосов небесных дожил. Это знак мне старому, что от трудов отходить пора». Однако не показалось ему. В соседней дорожке над заботливо подстриженными кустами барбариса плывёт-качается кокетливая дамская шляпка. И через мгновение, некрасиво подволакивая ногу, к нему устремляется по виду курсистка. В руке у ней что-то похожее на свиток.

– Вот, велено передать вам, – протягивает она бумагу Богоявленскому.

Семён Филатыч, не сбавляя шаг, рычит:

– Я запрещаю вам отнимать у меня время. Прошение снесите в канцелярию, там разберутся.

Но барышня бледна и настойчива:

– Вам это нужно прочитать. Здесь. Непременно. Сейчас.

Богоявленский останавливается. Недоверчиво берёт бумагу, разворачивает. Что это? «…боевая организация социалистов-революционеров…сатрап…приговаривает…» Соображал полковник по-военному быстро: «Сегодня у него важный день. Губернатор официально должен сообщить ему о новой должности с повышением, которой он долго дожидался. Сегодня же к Кате – старшей дочери приедет свататься надворный советник Чехонин – событие для семьи важнейшее. А вечером… вечером его обещала навестить баронесса Оберташ. И тут вдруг какие-то социалисты. По какому такому праву они хотят лишить его будущего?» Он бросил бумагу и…побежал. Рывками. Бросая тело из стороны в сторону, как если бы сдавал экзерциции по тактике тоненьким юнкером в далёком уже теперь военном училище. И ведь ушёл бы, потому как барышня даже не стала доставать своё оружие из сумочки, поняв, что в такую пляшущую мишень ей попросту не попасть.

Но выстрелы всё же затявкали. И совсем не оттуда, откуда их ожидал Богоявленский. Какой-то господин в форменном сюртуке Горного ведомства, стоявший дотоле безучастно неподалёку у афишной тумбы, бросился ему наперерез и ловкой подножкой опрокинул на спину. Пули вырвали из шинели полковника кровавый подбой. И шляпка, невесомо-эфирная шляпка снова поплыла над барбарисами. Мираж, да и только.

* * * *

Богоявленского, наверное, могли бы спасти. Ранения, как потом вскрылось, смертельными, в общем-то, не были. Что помешало? А не это ли гаденькое – «как бы чего не вышло», да милый расейский бардак, к которым в народе нашем относятся плохо, но считают чем-то неизбежным и неискоренимым? Не станем гадать. Заглянем лучше в тихий весенний тобольский скверик сразу после прогремевших там выстрелов. Вот стоит в сторонке обыватель и любопытствует, разинув рот, как набежавшие к месту трагедии взрослые здоровые дядьки – стражники, ахают, охают, топчутся растерянно, кроют кого-то по матушке, но к раненому чтоб прикоснуться – ни-ни. Начальство ждут. Полковник корчится от боли на холодной мостовой, молит о помощи. Время идёт. Наконец, радость на лицах подчинённых – появляется полицмейстер. Даёт указание: послать за доктором. А тот – надо же! – в это самое время принимает тяжёлые роды у собственной жены, и просит не беспокоить его часок-другой. «Вот, закончу, мол, и приеду. И ничего с вашим тюремщиком не случится». Полицмейстер с досады повелевает тогда самого раненого везти в больницу. Ищут и подгоняют телегу, грузят на неё тело без должного бережения, отправляют по тряской дороге. Словом, истёк кровью Семён Филатыч. И пули для экспертизы доктор-вивисектор извлекал из него уже бездыханного.

Когда губернатору Гондатти доложили о покушении на смотрителя тюрем, он вызвал на ковёр начальника жандармского управления Устинова. Налимьи глаза «его высокопревосходительства» поплыли по лицу полковника.

– Не стойте истуканом и говорите мне прямо: что происходит в городе? Террористы устраивают под моими окнами совершенно дикий самосуд. Средневековье какое-то, бесовский шабаш. Вы что мне обещали после ужасного убийства купца Маругина? Категорическое недопущение подобного! Если вы думаете, что я, как мой предшественник Лаппа-Старженецкий, буду покрывать ваши промашки, то ошибаетесь. И сегодня же доложу в Петербург о наглой вылазке уже трижды уничтоженной вами шайки бандитов!