Стреляйтесь сами, Мазепа

Устинов вежливо процедил, что охрана Богоявленского не входит в сферу служебных обязанностей его ведомства, но они принимают все меры к открытию виновных в преступлении. Полиция поднята на ноги. Все табельные дороги уже перекрыты казачьими разъездами, проверяются подозрительные лица и предполагаемые места сходок партийных активистов и ссыльных, как в самом городе, так и в уездах. «Но обстановка неожиданно осложнилась, – поглядел в окно Устинов, – На улицы вышли группы подстрекателей, которые открыто призывают обывателей чинить препятствия дознанию, выражают радость по поводу убийства и грозятся начать погромы. Нужно срочно принимать меры».

– Так принимайте! – побежал по кабинету Гондатти, – Почему я должен указывать вам на то, что вы сами обязаны делать согласно своим внутренним циркулярам. Немедленно разогнать толпу и зачинщиков арестовать! А если хотите спросить меня, применять ли в сторону бунтовщиков оружие, то и насчёт этого у вас есть указания своего департамента. Извольте их выполнять. Вечером жду вас с докладом, а сейчас мне пора на завтрак, посему я вас больше не задерживаю.

Оскорблённый грубой неучтивостью чинуши, Устинов отпустил по его адресу (про себя, конечно), несколько «элегантных» словечек. Но, приехав в управление, срочно созвал совещание. Тяжело переводя взгляд с одного подчинённого на другого, догадался: ничего утешительного они ему не сообщат. Убийца – или сколько их там было? – благополучно скрылся. Богоявленский скончался, а свидетелей преступления полиция до сих пор не обнаружила. Найденные гильзы и листок с эсеровским приговором – единственное, чем пока располагает следствие. Означает это одно – дело затянется. На сколько?

– Ротмистр, – угрожающе тихо обратился полковник к сидящему с опущенной головой Мазепе, – Ваши заверения насчёт ликвидации группы боевиков, как явило случившееся, преждевременны. Более того: семя это оказалось не только живучим, но и ядовитым. Почему так случилось, будем разбираться позже, а сегодня вам надлежит употребить все силы и средства для того, чтобы в кратчайшие сроки вопрос закрыть бесповоротно, иначе мы рискуем дать возможность господам либералам спустить на нас всех собак в округе. Что там у вас? – раздражённо поглядел на вошедшего начальника канцелярии, и, прочитав принесённую тем бумагу, уже мягче снова обратился к Мазепе, – Кажется, работа ваша облегчится, Иринарх Гаврилович, нашлась очевидица убийства. Дедюхин скоро доставит её сюда. Считаю излишним напоминать вам, что показания свидетеля, за неимением или слабостью других улик, могут быть определяющими при вынесении решения в суде, поэтому подойдите к делу ответственно.

Устинов нервно встал и попросил всех, кроме Мазепы, покинуть кабинет. Когда подчинённые вышли, подошёл к ротмистру и покрутил на его мундире пуговицу.

– Иринарх Гаврилович, голубчик, прошу вас: в случае возникновения малейших затруднений с установкой и поимкой преступников, без чистоплюйства прибегните к материалам своей картотеки. Я не сомневаюсь, что в ней наверняка сыщутся те, по ком уже давно плачет виселица. Убийцы во что бы то ни стало должны быть явлены обществу, изобличены и повешены. И не важно, являются ли они таковыми на самом деле. Поймите, город взбудоражен, утренние газеты вышли с чудовищными нападками на нас. Хотя то, что мусолят писаки – полбеды. Нам надо к вечеру хоть чем-то успокоить губернатора, иначе он завалит Петербург доносами. А мне, простите за откровенность, пенсиона из-за этого индюка лишаться не хочется. Подключайте к розыску Дедюхина и всех, кого считаете нужным.

Мазепа согласно кивнул: как начальник охранного отделения он тоже был крайне заинтересован в скорейшей поимке убийц. В конце концов, дело громкое, на нём можно неплохо заработать. « Однако, – размышлял он, идя в свой кабинет, – Устинов, хоть и сволочь, но прав: раз убийц не схватили сразу, значит, разыскать их будет трудно, если вообще возможно. Особых надежд на свидетельские показания возлагать нельзя, ибо в метком определении – «никто так не врёт, как очевидец», он многажды раз убеждался лично. И уповать на случайность, которая иногда помогает выйти на след преступника – тоже смешно. Тем не менее, начать с чего-то надо, и в первую голову – соблюдая порядок, – решил ротмистр, – А там видно будет».

Войдя в свою приёмную, он нервно вздрогнул: непринуждённо беседуя с Дедюхиным, в кресле для посетителей восседала собственной персоной не кто иная, как госпожа Жирмунская! В платье с оборками, губы – фарафорочкой. «Что она здесь делает?» – растерянно посмотрел на заведующего «наружкой», и ещё не веря в такие выверты фортуны, сухо кивнув обоим, прошёл в кабинет. Тут же вызвал Дедюхина.

– Эта дама и есть свидетель преступления, Тихон Макарыч? Вы ничего не перепутали?

– Как можно-с, Иринарх Гаврилович. Жирмунская она, Вера Феоктистовна. Утверждает, что видела всё собственными глазами и готова ничего от нас не утаить. Прикажете пригласить её для беседы?